Вышла в свет книга "Преподобный Сергий Радонежский и его окружение: исторический очерк"

В Издательстве Московской Патриархии вышел в свет исторический очерк Тимофея Крючкова «Преподобный Сергий Радонежский и его окружение».

Книга представляет собой попытку реконструкции событий жизни прп. Сергия Радонежского путем сопоставления данных его «Жития…» с прочими источниками по церковной и светской истории. Автор исследует отношения внутри семьи, в частности между братьями Сергием и Стефаном, выясняет причины ухода Радонежского игумена из Троицкого монастыря, рассказывает о дальних родственниках прп. Сергия, а также связи его рода с известными по житиям русских святых семьями. Повествование о святом, строящееся на анализе проблем исторической достоверности традиционных церковных текстов, делает образ прп. Сергия более понятным современному человеку и раскрывает с неожиданных сторон давно знакомые церковному читателю обстоятельства его жизни.

Крючков Т. О.
Преподобный Сергий Радонежский и его окружение:
Исторический очерк. — М.: Издательство Московской Патриархии Русской Православной Церкви, 2012. — 240 с.: ил.
Художник А. Кулёмин

Рекомендовано к публикации Издательским Советом Русской Православной Церкви
ИС 12-123-2317

УДК 242 ББК 86 372 К858
ISBN 978-5-88017-286-3

© Издательство Московской Патриархии Русской Православной Церкви, 2012
© Крючков Т. О., 2012


Введение
Общей первой реакцией православных знакомых автора были сомнения в целесообразности очередного исследования о Сергии Радонежском: уже достаточно много и вполне удовлетворительно написано о нем церковными, вполне благонамеренными и авторитетными писателями, и вряд ли кому-то достанет нужды отвлекаться на эту тему еще раз после прочтения оригинального текста «Жития преподобного Сергия» Епифания Премудрого, обогащенного комментарием из исследований архиепископа Никона (Рождественского) или Е. Е. Голубинского. Между тем работа предназначается именно церковному читателю, т. е. читателю, уже достаточно ознакомленному с событиями жизни преподобного Сергия, и именно в контексте правил написания житийной литературы или благочестивого повествования конца XIX века, в котором события традиционно излагались несколько отстраненно от конкретного исторического материала и больше внимания уделялось аскетическому подвигу святого. Автору хотелось новыми подробностями придать больше «осязаемости» хорошо знакомым эпизодам, наложив их на исторический контекст событий и портреты известных, современных преподобному Сергию, исторических персонажей, прямо или косвенно упомянутых в древнем «Житии…». Поэтому автор не ставит перед собой цель изложить известные факты, а сосредоточивает внимание на деталях, позволяющих взглянуть на историческую ситуацию под новым углом, внимательней посмотреть вокруг и увидеть значительное в чем-то раньше незаметном. Следует приготовиться к тому, что всякое историческое повествование является, в конечном счете, реконструкцией целого по фрагментам.

Это всегда в хорошем смысле слова домысел, когда связь между лаконичными известиями летописи или иного источника устанавливается воображением историка как его представления о наиболее логичном, а потому и наиболее вероятном развитии событий, приведшем к известным по историческим источникам результатам. Особенно это справедливо для русской средневековой истории. Поэтому автору хотелось, чтобы читатель видел в таких обнаруженных им в этой работе попытках реконструкции повод для благожелательной дискуссии, основанной на интересе к русской истории, любви к Москве, истории Русской Церкви и почитании преподобного Сергия.

Фигура преподобного Сергия Радонежского, как это ни покажется странным, в последние десятилетия существования на территории России нарочито атеистического государства стала предметом особого интереса со стороны светских историков-медиевистов. Причиной и толчком для этого послужило широкое празднование в 1980 году 600-летия Куликовской битвы, события которой исторические источники не позволяли рассматривать в отрыве от деятельности преподобного Сергия. Была предпринята попытка переосмысления исторического материала с целью доказать, что роль преподобного Сергия в побуждении русских людей к борьбе с Ордой минимальна. Дискуссия, поднятая в 80-е, все еще не стихла и перешла из научных кабинетов в область всеобщей «народной», в том числе и через Интернет. К сожалению, новое прочтение истории осталось без ответа со стороны церковной историографии. Более того, не осмысленные критически эти работы уже попадают в церковную среду через молодых православных «книжников» и преподносятся аудитории на общей, свойственной нашему времени, волне отрицания церковного предания 1.

При том, что попытки исключить преподобного Сергия из контекста русской истории по определению не могут быть приняты церковным сознанием, автору показалось, что работа, проделанная светскими историками, не может быть безоговорочно отметена в той позитивной ее части, в которой они открывают новые факты из биографии Преподобного, ставят проблемы согласования и хронологии событий и т. д. В связи с этим проблематика, затронутая этой атеистической литературой, требовала церковного осмысления, а новые факты, материалы и логические заключения — «воцерковления».

Следовало очистить данные новейших исследований от очевидных несуразностей, которые были следствием как непогруженности советских историков в собственно церковную проблематику, так и очевидной предвзятости, предписывавшей из множества вариантов интерпретации обстоятельств выбирать для оценки поступков преподобного Сергия или иных церковных деятелей того времени наиболее противоестественный. Настоящая работа есть попытка такого осмысления и одновременно рассматривается ее автором в качестве приглашения к внутрицерковному обсуждению поставленных современной историографией тем. Это представляется актуальным уже потому, что последнее церковное историкожитийное исследование в этой области было написано еще в начале XX века архимандритом Никоном (Рождественским). И хотя оно до сих пор не утратило популярности в церковной среде, требует, как представляется, серьезных дополнений на основе новых исторических исследований. Автор старался уйти от «иконографичности» изображения описываемых событий и «житийности» как жанра работы. Но при этом все его выводы и занятые позиции основываются в первую очередь на уважении и любви русского человека к преподобному Сергию. Автор не избегает острых углов в описании, но ищет объяснение, на первый взгляд, неожиданного подчас поведения преподобного Сергия, исходя из абсолютной уверенности в том, что Преподобный был направляем в своих поступках и предпочтениях Святым Духом, а поведение его имело причиной интересы Церкви и было далеко от поисков сиюминутной зримой выгоды, которая, как водится, бывает привлекательной в ближайшей перспективе, но ее отдаленные последствия могут иметь уже совсем иную оценку.

Полагаем, что церковный читатель имеет нужду ознакомиться с возможной апологетической интерпретацией такого рода событий, тем более что вне зависимости от намерений автора информация об этих внешне «не безопасных», «смущающих совесть православного читателя» фактах во враждебной для церковного образа преподобного Сергия трактовке уже выпущена в научный и публицистический оборот, «гуляет» по Интернету и в «неотфильтрованном» виде попадает даже на страницы православных изданий. Было бы правильно, если бы информация о таких дискуссионных темах, снабженная при этом возможной контраргументацией, была получена православными полемистами через единомысленного с ними автора.

В работе много места отведено неоднозначным событиям, в которых довелось принять участие преподобному Сергию, что определяется полемической направленностью исходного материала. В частности, речь пойдет об отношениях между родом Сергия Радонежского и московским княжеским домом, участии родителя преподобного Сергия в борьбе боярских, «московской» и «тверской», партий Ростова, на основе сведений о которой можно сделать выводы о возможных причинах переселения семейства из Ростова в Радонеж.

Автор исследует отношения внутри семьи, в частности между братьями Сергием и Стефаном; предпринята попытка дать объяснение поведению Стефана в отношении младшего брата, исходя из имеющихся сведений об имущественном положении Стефана и его продвижении, политических хитросплетениях, в которых он, будучи заметной в Москве фигурой, мог быть замешан.

Уделено внимание и малозаметным лицам, упоминаемым в «Житии…» вскользь, — дальним родственникам Сергия Радонежского, а также связи его рода с древними, известными по житиям русских святых, аристократическими семьями. Раскрывается роль в судьбе Русской митрополии владыки Афанасия Волынского, который поставил преподобного Сергия игуменом в Троицком монастыре. Сопоставляются данные «Жития…» и других источников для выяснения причин и времени ухода Преподобного из Троицкого монастыря с имевшими место одновременно с этим его дипломатическими миссиями. Показываются отношения со святителем Алексием (Бяконтом).

На фоне событий, связанных с подготовкой выступления русских княжеств против ханской власти, много места в исследовании уделено обстоятельствам поставления на Русь святого митрополита Киприана, его отношениям с преподобным Сергием и близкими ему людьми. Последнее актуально уже потому, что православная историография зачастую предпочитает либо обходить стороной святителя Киприана, либо, несмотря на его церковное прославление, показывать в негативном свете, поскольку его приезд на Русь сопровождался, как полагают историки, довольно резким конфликтом, в том числе и с лицами, тоже прославленными Русской Православной Церковью. Так что при изложении событий церковным историкам приходится определяться: на стороне какого из русских святых они стоят в их споре 2.

Такого рода методология поиска «тех, что правее» не вполне себя оправдывает и сопряжена с благими умолчаниями, а иногда и прямыми подтасовками фактов, совершаемыми, впрочем, из самых высоких побуждений. Конфликты и столкновения неизбежны. В попытках разрешить их столетия спустя виден больше суд человеческий, примиряющий собственные представления о действительности с реальной обстановкой давно ушедшего времени. Церковное сознание уже смирилось с неразрешимостью, например, спора преподобных Нила Сорского и Иосифа Волоцкого. Видимо, неоднозначность происходившего вокруг святителя Киприана, митрополита Киевского (Московского), и близких ему людей, в конечном счете, церковным человеком будет принята как антиномия, и понять ее возможно, лишь покрыв все любовью. Наверное, несправедливо, что имя святителя Киприана, митрополита Московского (равно как и имя митрополита Феогноста), не возглашается даже в московских храмах в молитвах на всенощной «Спаси, Господи, люди Твоя…» вместе с прочими святителями московскими: Петром, Алексием, Ионой, Иовом, Тихоном, Гермогеном, Филиппом. Преподобный Сергий засвидетельствовал нам высокое нравственное достоинство святителя Киприана.

Традиционная церковная историография редко обращает внимание на то, что жизнь преподобного Сергия была полна острых и опасных конфликтов с сильными мира сего. Радонежский игумен был не только «благословителем и советником» князей, исполнителем их дипломатических поручений. Гораздо чаще он вступал с ними в принципиальное противоборство, и именно его твердость во многом изменила русскую историю. Потомкам очевидна правильность выбора, сделанного Русью в XIV веке, — объединение вокруг Москвы и разрыв с Ордой. Но для современника тех событий поддержка московских князей, а не Твери, Суздаля или Литвы была непростым с моральной точки зрения шагом. Те, кто имел дело с реальной политикой и нравами правителей Московского княжества, видели в новом намечающемся центре беспринципного хищника, непонятно по какому праву претендующего на то, что ему по обычаям того времени не принадлежало.

Реальный облик московских князей был не так симпатичен, как представляется нам. Требовалась воистину прозорливость святого, чтобы за привычной княжеской сварой увидеть благо для всей страны. Возможно, и самому преподобному Сергию пришлось пережить внутреннюю борьбу между болью за родной ему Ростов и пониманием пользы укрепления авторитета Москвы за счет унижения прочих русских княжеств. Выбор этот было сделать непросто уже потому, что идея русского единства лежала не на поверхности, в том числе и для самих московских князей. Внутренняя борьба думающего русского человека отразилась даже в самом «Житии преподобного Сергия». Принадлежащее перу другого выходца из Ростова, преподобному Епифанию Премудрому, оно полно боли за оскорбления, нанесенные москвичами его родному городу. Епифаний беспощаден к Москве. Лишь позднее редактирование текста Пахомием Сербом лишает «Житие…» мотива плача о московских несправедливостях по отношению к Ростовскому княжеству, заменяя его на гимн русскому единству, позволившему сбросить татарское ярмо 3.

Интересно, что переданное Епифанием настроение навеяно не только непониманием простыми русскими людьми значимости происходящего. Оно отражало вполне адекватное понимание менталитета самих московских князей, которые изначально в своих амбициях были ведомы не самоотверженным «собиранием земли Русской», а вполне практическими и весьма эгоистичными устремлениями, никак не связанными с желанием избавить страну от иноземного ига. Перемена настроений московского князя — прямая заслуга русского духовенства, сосредоточенного вокруг святителя Алексия, преподобного Сергия и близких к нему людей — от митрополита Киприана до святителя Феодора Ростовского. Пожалуй, именно в этом следует видеть отличие исторического образа преподобного Сергия от его образа гимнографического, воспринимаемого большинством православных людей из акафиста Преподобному.


1 Недавно автору довелось прослушать размещенную в сети Интернет аудиозапись лекции о преподобном Сергии, прочитанную неким православным книгочеем в одном из подмосковных молодежных лагерей, готовящих катехизаторов и преподавателей детских воскресных школ. В числе прочего им была изложена концепция отрицания посещения князем Дмитрием Донским преподобного Сергия накануне Куликовской битвы. Было очевидно, что лектор, будучи человеком честным и искренним, не смог уйти от прямо поставленного вопроса. Его убежденность в научном обосновании легендарности такой встречи была в явном противоречии с его собственным сердечным желанием верить в то, что встреча все же состоялась. Но «научная честность» победила интуицию сердца. При этом он просил своих слушателей ни в коем случае не говорить об этой «тайне» детям и рассматривать это место из «Жития преподобного Сергия» если не как исторический факт, то как символ благословения Церковью русского народа на ратный подвиг. В реальности такого церковного благословения у благочестивого лектора сомнения не было. Беда же заключалась в том, что у честного православного «книжника» не оказалось под рукой нужной книги, давшей бы ему возможность увидеть некорректность воспринятой им аргументации советских историков.

2 См., например, используемую в качестве ординарного учебника высших учебных заведений по церковной истории, часто переиздаваемую фундаментальную работу Карташева А. В. Очерки истории Русской Церкви (М., Изд.-во Сретенского монастыря, 2009). Святитель Киприан представлен в ней в очень нехорошем свете.

3 См.: Воронцова Л. М. К вопросу о складывании почитания преподобного Сергия Радонежского в XV в. // Сергиево-Посадский музей-заповедник: Труды по истории Троице-Сергиевой лавры. Издательский дом «Подкова», 1998. С. 17. Зубов В. П. Епифаний Премудрый и Пахомий Серб: К вопросу о редакциях Жития Сергия Радонежского // ТОДРЛ. Т. IX. М.; Л., 1953. С. 135–137.

Источник: Издательство Московской Патриархии