О покаянной молитве

Не кажется ли кому, братие мои, что Святая Церковь в продолжении настоящих дней слишком часто и многократно оглашает слух наш сим воззванием умилительным? Если бы кому пришла подобная мысль, тот пусть примет труд вместе с нами обозреть хотя мало всю человеческую жизнь нашу от ее начала до конца. Может быть, что кажется теперь слишком многократным в храме, то самое не будет после того казаться излишним и дома и не только во время поста и покаяния, но и в другие дни, среди самых празднеств, будет само собою приходит на мысль и по временам исторгаться из самых уст.

Для чего, во-первых, взойдем к самому началу бытия нашего на земле… Что там? Мрак и нечистота, похоть и страсти. «В беззакониях зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя» (Пс. 50, 7), - вопиет за всех нас св. Давид. Зачатый в беззакониях, я и сам потому беззаконный; рожденный во грехах, я и сам потому грешник. И не сие ли самое означали болезни моего рождения? За что страдали и рождающая, и рождаемое, если не было вины нечистоты? Не это ли самое выражал и вопль мой при рождении на свет? Что вопияло тогда во мне? Не разум, не память, не воображение – вопияла вся природа моя. Чем смущалась она, от чего страдала? От прирожденного расстройства, нечистоты и виновности. Первый вопль мой обращен был не к земле, а к Небу – к тебе, Жизнодавец, Который образовал меня в утробе матерней и Который един мог воссоздать меня и вне утробы матерней.

Представляя теперь все сие в моем уме, вникая мыслию в образ моего явления на свет, я и теперь поникаю лицом долу, стыжусь нечистоты моего происхождения, боюсь наследия, мною принесенного, и вопию: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя!» Будь милосерд к бедному созданию, которое явилось на свет со всеми нечистотами отцов и праотцев, которое вместо наследия принесло с собою ужасную преклонность ко злу, коему предстояла и предстоит борьба со множеством скорбей, соблазнов и искушений: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя!»

Вслед за первым рождением от плоти и крови последовало другое высшее и лучшее рождение от Духа. Несмотря на мою нечистоту и бесчувственность, меня тотчас по рождении приняла во объятия свои Святая Церковь, омыла скверну природы моей в купели Крещения, освятила благодатью Духа, запечатлела знамением креста, облекла в белую одежду невинности. Из чада гнева стал чадом благодати.

Но где теперь сие царское облачение? Где дары, на меня излиянные? Увы, и я, подобно невесте Соломона, должен сказать: «Положиша мя стража в виноградех, и винограда моего не сохраних» (Песн. 1, 5). Не сохранил благодати Крещения, не пребыл верным тому, Кому сочетался, осквернил белую одежду невинности! Потерял благодать и Духа! Одно взял мир, другое похитили страсти; то пропало от нерадения и беспечности; весь я подобен человеку, впадшему в разбойники: от до головы нет во мне целости. К кому обратиться за помощью, кроме Тебя, всеблагий Творец, всемогущий Промыслитель мой? Помилуй мя, Боже, помилуй мя! Заблудих яко овча погибшее, взыщи раба Твоего (Пс. 118, 176). Изведи из темницы душу мою исповедатися имени Твоему (Пс. 141, 8). Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей.

За летами моего неразумного младенчества наступили лета отрочества и юности. Время наидрагоценное, в которое человеку при раскрытии в нем разума и воли, можно сказать, самому дается быть в некотором смысле творцом духовного бытия своего. В это время и я, подобно прародителям моим, находился в Раю невинности и предо мною было древо жизни с обетованием и древо смерти с заповедью. Мог я не простирать руки к плоду запрещенному, властен я был остаться на пути правды и непорочности. Всё удерживало меня: и благодать Крещения, и глас совести, и родители, и воспитатели, но, увы, ничто не удержало. И мне змий-искуситель представился достовернее моего Отца и благодетеля, и для меня древо смерти показалось добрым в снедь, угодным очима, еже видети, и красно, еже разумети, и я, сто крат неразумнее прародителей моих, – ибо имел их опыт предо мною, – и я, несчастный, вкусил дерзостно горькой снеди и потерял Рай.

Ах, братие мои, кто не пожелал бы, чтобы возвратить дни его юности, драгоценные те дни, когда от нас зависело, вступить на путь Господень или уклониться на распутия греха и суеты мирской! Но сии дни не возвратятся, и каждому из нас, вспоминая их, остается точию восклицать из глубины души: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя! Грех юности моея, и неведения моего не помяни, по милости Твоей помяни мя Ты, ради благости Твоея, Господи» (Пс. 24, 7).

Наступят и лета старчества: тело мое ослабеет, чувства одно за другим будут закрываться, и льстящий теперь мир сам начнет убегать от меня. Но и всё это обратит ли меня к Богу и вечности? Употребится ли мною хотя сей жалкий остаток жизни на дела благие? Не разделят ли его между собою те же похоти и те же страсти? Ах, сколько старцев, кои с летами видимо юнеют в злобе и любви к миру! Сколько стоящих у дверей гроба и смотрящих вспять! Не буду ли подобен им и я? Не пройдут ли и мои последние годы и дни в суете и ослеплении, как проходят у многих? Господь милосердый! не попусти мне впасть в сие ужасное ослепление. Пощади от сего адского нечувствия. Помилуй мя, Боже, помилуй мя!

Вслед за немощами придет наконец последняя болезнь; ляжешь на одр, с коего не встанешь более; врач отступится, священник приблизится, сродники и присные окружат одр наш и будут ожидать нашей кончины. В сей грозный час, среди всеконечного смятения мыслей и чувств, какой глас желали бы вы, братие мои, чтобы изошел из уст ваших? Мне бы не хотелось для себя другого, кроме: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя!» Помилуй грешника, коего жизнь исчезла в суете и грехах! Яви последний знак милосердия и даруй, да изыду из темницы плоти моей с чувством покаявшегося на кресте разбойника!

Ударит наконец час общего всемирного пробуждения от сна смертного: надобно будет вставать из утробы земной, облечься в тело новое и неразрушимое и вместе с делами своими явиться на Суд Страшный для услышания приговора над собою на всю вечность. Тогда среди Неба и ада, между Ангелами и духами отверженными, что будешь чувствовать ты, бедная душа моя? Не возопиешь ли последний раз: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя!»

Да, братие мои, на Страшном всемирном Суде Божием – не прежде – конец сей покаянной молитвы: она прекратится тогда, когда пред лицом вселенной навсегда решится судьба каждого из нас. После сего уже не будет ей места. В Раю у праведных останется одна радость и одно вечное славословие имени Божия. В аду для грешников – один вопль отчаяния и скрежет зубов.

Какая из сих участь ожидает нас, един Господь весть. Но если пребудем таковыми, каковы есмы, если умрем во грехах наших, то явно, где часть и с кем жребий наш. Воззовем же ко Господу Богу из глубины души все и каждый: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя!» Даждь всем нам прежде конца покаяние.

Из творений Иннокентия, архиепископа Херсонского