Преподобный Антоний Радонежский. Монастырские письма

Предлагаем подборку из писем наместника Троице-Сергиевой Лавры архим. Антония (Медведева). С момента публикации письма вошли в круг любимого чтения русского народа.

Лавра. 18 ноября 1846 г.

В больнице в жестокой нервной горячке страдал рясофорный посл. Гавриил, несколько дней был без памяти. В ночь на праздник прп. Никона видит он, что душа его как бы разлучается от тела и как бы в какую-то устремляется бездну. Мысленно стал он молить прпп. Сергия и Никона о возвращении к жизни, чтобы исправиться для вечности. Вдруг видит, как бы двери отворились, входят два светоносных мужа, старцы, один с жезлом, – в сем он разумел Сергия, а в другом – Никона. Прп. Никон подошел и самым приближением наполнил его силою и радостию. Больной приподнялся, перекрестился – и они стали невидимы. Он пришел в память, болезнь миновала, только слабость осталась.

Гефсиманский скит. 23 декабря 1846 г.

Ныне в ночи преставился мон. Феофан, бывший канонарх скита. Часа за четыре до смерти было с ним как бы восхищение ума. Говорит, что такой видел он прекрасный свет, какому нет подобия; кто бы ни увидел его, всякий все оставил бы и бросился к нему. Я думал, что умру от восхищения. После ранней Литургии вчера его приобщали Святых Тайн. Страдал до слез от засыхания в горле, но никак не соглашался пропустить хотя каплю воды до причащения. Сам попросил прочесть себе отходную. Прощаясь с братией, говорил, что здесь последний день живет. Он был из первопоступивших в новоучрежденный скит Гефсиманский и первый положенный в оном усопший.

Лавра. 13 сентября 1848 г.

На сих днях приводит крестьянин сына своего восемнадцати лет, просит, чтобы приняли в обитель на служение Богу. Спрашиваю: «Сколько у тебя детей?» Вздохнувши, отвечал: «Только и есть один. Я и мать обещали его отдать на служение Господу. Так мы и воспитывали его в страхе Божием, но прежде совершеннолетия не могли отдать его, дабы видеть и его к тому произволение». Спросил я сына, желает ли он посвятить себя в монашестве на служение Господу? Сын отвечал: «Очень желаю». Отец говорит, что с детства это первая и последняя мысль его – идти в монастырь. Поговоря с ними и одобрив намерение их, я послал их в скит. Дело дошло до того, что отцу надобно прощаться с сыном. Вся любовь естественная взорвалась в родителе. То обнимет сына и обливает его слезами, то голову, то руки его целует. Нельзя было без слез смотреть на это.

Другое было с сыном. Явно было, что благодать Божия касалась души его. Ни слова он не говорил отцу, но, когда всмотрелся он в скорбь родителя, точно две крупные градины вырвались из глаз его и пролились потоком слезы, и вдруг ангельская радость выразилась в глазах его, даже лицо его точно лучом свыше осветилось, и он опять стоит в вышеестественной радости. Отец снова обливает его слезами, кланяется ему, целует его, чтоб жил для Господа. И у сына изменяется на минуту радость в скорбь, и текут, как струи, слезы, и опять, видно, благодать касается сердца; как бы встрепенувшись, он опять переходит в радость, и лицо просветляется. Это было что-то чудное!

Мы уже уговорили отца сократить прощание, и он не только людей просил не оставить сына его, но, кажется, и землю монастырскую, и стены, и порог целовал у паперти в чаянии, что все это поможет, чтобы услышана была молитва отца о сыне. На замечание, что он много уже скорбит о сыне, он сказал: «Батюшка, не о том скорблю я, что отдал его Господу на служение; нет, я об этом всегда радовался, но не слажу с сердцем, что разлучаюсь с единственным сыном, в котором все наше с женой есть утешение».

Лавра. 12 ноября 1848 г.

На днях в больнице один странный, умирающий чахоткою, в последние часы своей жизни усердно молил прп. Сергия о предстательстве пред Господом и помощи в страшную минуту разлучения души от тела. К вечеру послушник-служитель вздремал, а больной один был в келлии. Движение больного, доселе лежавшего как пласт, разбудило служителя – он, как бы приподнявшись, провожает кого-то. «Что с тобой? – спрашивает служитель. – Не хочешь ли испить?» – «Нет», – едва тот отвечал, занятый смотрением на отходящего. «Да что с тобой? Скажи, Бога ради?» – «Умру скоро», – сказал больной. «Ну, мы помянем тебя», – говорит послушник. «Да, – сказал больной, – угодник Божий сказал мне это, что будут поминать». – «Да разве ты его видел?» – «Сейчас видел, тут стоял с несколькими монахами, и вот туда пошли. Он много утешил меня, сказал, что странные, скончавшиеся в его больницах, и мужи, и жены, – все приняты им в братию Его обителей. Какое это мне утешение теперь быть приняту в братство обители прп. Сергия!» Через полчаса этот больной скончался.

Сергиева Лавра. 1 ноября 1849 г.

На прошлой неделе скончался в лаврской больнице старичок, свящ. Андрей, живший у нас по старости года три, по паспорту – из Тульской епархии. За три дня предызвещен был ангелом о кончине своей. Ко многим ходил, просил прощения и молитв. Исповедался, приобщился Святых Тайн, соборовался, всю ночь молился, читая акафисты Господу и Пресвятой Его Матери, часто повторял тропарь: «Се, жених грядет в полунощи…». Поутру, после утрени, через три дня увидели его изнемогавшим, предложили перевести в общую больницу, на что сказал: «Через четверть часа меня обещают перевести в вечность!» Так и случилось: осеняя себя крестным знамением, лег на постель, поправил кафтан, сложил на перси руки и отдал душу в руце Господу. Перед утреней при нем бывшему послушнику говорит: «О! Какой прекрасный сад я вижу, какие чудные рощи и цветы!» – «Да где же ты видишь?» – спросил послушник. «Да вот там», – указывая на восток. «Да теперь еще ночь, что можно увидеть?» – повторил послушник. «А я вижу там день, да и какой светлый! О, Господи! Вижу там одного моего знакомого». Послушник говорит: «Да тебе это мечтается». – «Нет, – отвечал, – я не только вижу, но и зовут меня туда». Так и перешел в показанный сад.

О молитве сердечной. Скит. Июнь 1851 г.

Во время пребывания в скиту митр. Филарет пожелал пройти по скиту, когда братия все уже были в келлиях. На пути встретился схимон. Матфей. Владыка спросил: «Как поживаешь, отец Матфей?» – «Плохо, лености много предаюсь, мало молюсь; по слабости зрения не могу читать акафисты». Владыка говорит: «Замени это сердечною молитвою: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного"». Схимонах отвечает: «Давно, батюшка, молитва и во сне не отходит от моего грешного сердца, но, милостью Господа, всегда во мне». Владыка, благословляя старца, сказал: «Довлеет тебе». Так схимонах благочестивым опытом подтвердил сказанное в Песни песней: Аз сплю, а сердце мое бдит (Песн. 5, 2). Через год последовала кончина старца Матфея, мирная и назидательная.

Получив известие, что схимонах весьма болен, я поспешил навестить его. Обрадовавшись, старец испросил благословения. «Мирен ли ты и нет ли каких смущений мысленных?» – спросил я. «Уповаю на милость Господа Иисуса Христа и имею мир в помыслах». – «О, Матфей, нет ли у тебя денег где-либо или кому-либо отданных на сохранение?» – «Прости, Христа ради, есть, – сказал старец, – вот они на окне в коробочке. В прошлом году ты дал мне рубль на белые хлебы, по немощи моей; от других я ни от кого не принимал, тратя твои деньги; и вот что осталось – возьми, Бога ради. Вчера просил я купить калачик, отдал две копейки; поесть не мог, возьми и отдай кому знаешь». Я взял с окна коробочку, раскрыл и увидел в ней три гроша. Смиренное нестяжание тронуло меня до слез. Побеседовав еще о исходе его мирной души и прося там его молитв о мне, я простился. И он часа через полтора в мире преставился. Выходя из его келлии, коробочку с тремя грошами и подал первому попавшемуся нищему в милостыню о новопреставленном.

Лавра. 13 августа 1863 г.

11-го августа, в 9 ч. вечера, после грома и молнии с юго-запада нашла туча и разразилась градом не менее грецкого ореха, и множество в Лавре выбило стекол: в келлиях настоятельских и наместнических 70, а вообще в Лавре – более 600. Не бывало у нас столь сильного града. Град шел едва ли более трех минут и сменился ливнем. Смотритель больницы успел показать нерастаявшую градину – треугольный осколок немного более полувершка. В средине же его столь отчетливо изображен глаз, что трудно требовать лучшего написания, и глаз открытый, зрачок темноватый, прочее оттенено искусно и правильно округлено; даже можно еще различить ресницы. Но так как на руке он держал градину, то скоро растаяла.

Источник: Антоний Радонежский, прп. Житие, монастырские письма / Сост. – архим. Георгий (Тертышников). – 2-е изд. – СТСЛ, 2015. С. 68-131.