Троицкий синодик. Иеромонах Гавриил (Лихоманов, † 1964)

Братия Троице-Сергиевой Лавры. Фото 1958 года

Отец Гавриил являл собой пример истинного монаха, все приключавшиеся в жизни старца испытания он переносил безропотно и с молитвой. Кончина его была поистине мирной: в последний день своей жизни он причастился Святых Христовых Таин и после полудня тихо отошел ко Господу. Погребен на Старом монастырском кладбище.

Вот как пишет в своих воспоминаниях об отце Гаврииле архимандрит Тихон (Агриков):

«Отец Гавриил был портным в Лавре преподобного Сергия. И кто только ни носил сшитые им когда-то подрясник, или рясу, или мантию, или еще что-либо подобное! За двадцать лет службы в Лавре преподобного Сергия отец Гавриил одел сотни, может быть, и тысячи духовных лиц в сшитые его руками одежды.

Если говорить о жизни отца Гавриила до Лавры, то эта жизнь, как большая повесть, изобилующая многими приключениями, трудностями и опасностями, граничащими со смертью. Отец Гавриил в Первую мировую войну был в плену. Не один раз пытался бежать. Его ловили и снова отправляли на каторжные работы. Он переносил ужаснейшие испытания, голод, побои и издевательства от немцев. Не одни сутки просиживал он где-нибудь в яме или скрывался в глухих лесах, на болотах, прячась от врагов. Очень уж тяжек был этот плен в тылу у неприятеля. С какой глубокой благодарностью вспоминал отец Гавриил о своих благодетелях – поляках и австрийцах, которые, сострадая пленным русским солдатам, приносили им в лес картошку, хлеб, молоко, одежду и прочее. Как они на ломаном русском языке объясняли им, что в их деревне засели немецкие солдаты, которые рыщут везде, чтобы найти «руссиан» – беглых солдат, наказать их и снова отправить на каторжные работы. Ведь вот оно, добро-то, сделанное кому-либо, никогда оно не пропадет даром.

Отец Гавриил жил совсем рядом с моей келией, всего через две двери, потому часто бывал у меня. И когда выпадала свободная минутка, обязательно рассказывал про свои прошлые скитания, про хороших и добрых людей, вспоминал и плакал.

И часто, бывало, забежит отец Гавриил ко мне на минутку с каким-нибудь новым горем: то молодой послушник или иеромонах огорчил его своей грубостью и требовательностью, то какой духовный начальник или даже архиерей какой приезжий требует сшить ему шелковую рясу или шикарную мантию. Батюшка и на дух не переносил эти шелка и в своей правдивой душе волновался, порой роптал на время, когда и архиереи стали любить шелка да роскошные одеяния.

Старец любил все простое, естественное, не цветастое, не пестрое, сам он ходил во всем скромном, бедном – монашеском и такой идеал старался привить другим, особенно молодым монахам. За такой строгий взгляд на жизнь и одежду некоторые «модники» из духовенства считали его скрягой, будто жалеющим лаврское имущество и не дающим хорошо приодеться им.

А какое самоукорение, самоосуждение было у отца Гавриила! Будучи крепким и хорошо сложенным физически, отец Гавриил, как истинный монах, постоянно боролся с собой, со своими немощами и держал себя строго. Ему каждая минутка была дорога. Куча скроенных одежд всегда лежала, ожидая шитья. Братия один за другим шли в его полутемную мастерскую и толклись там, подзадоривая старца скорее сшить подрясник или залатать худую мантию. По этим же причинам отец Гавриил совсем мало бывал и за богослужением, и только в большие праздники он надевал свою простенькую рясу, засаленный клобук, неизменные грубые сапоги и шел в храм на послушание за свечной ящик.

Отец Гавриил был выше среднего роста. Стройный, широкоплечий, с открытым русским лицом, добрыми глазами и большой бородой с проседью. Ходил он всегда размашисто, быстро, бодро и не боялся никаких тяжестей. Часто он сам ездил в Москву на попутной машине или даже на электричке и оттуда вез целый воз купленного материала или сапог, тапочек, фуфаек, белья. Так заботился старец о братии Лавры: надо было всех обуть, одеть, чтобы никто ни в чем не имел нужды.

С особым сожалением вспоминаю о том, что старец целых двадцать лет проработал в полутемном помещении. А работа его требовала светлой и просторной комнаты. Он почти всегда имел дело с электрическим светом. Последнее время, примерно за год-полтора до смерти, отец Гавриил совсем стал плохо слышать и видеть. Очки ему не помогали, помощников постоянных не давали.

Тогда же, наверное, за год или полтора до смерти, отца Гавриила и его мастерскую перевели в другое место, более светлое, просторное. Старец с неохотой шел на новое место. Он как будто чувствовал, что ему остается совсем мало времени жить и трудиться. Через силу перебравшись, он как-то стал еще больше болеть, часто лежал в уголочке на своей койке и не мог встать. У него держалась температура, которая не спадала ни днем ни ночью.

Однажды, лежа на койке, тихонечко сказал мне: «Я хочу тебе оставить на память этот посох» (а посох-то был подарен ему митрополитом Крутицким Петром, когда отец Гавриил был у него то ли келейником). Я тогда ответил, что, дескать, «ладно, батюшка, потом, ведь ты еще поживешь». И еще что-то из святынь старец хотел мне отдать, но я ничего не взял. Мне просто не хотелось этим признавать, что старец скоро умрет. А сейчас вот жалею, что от отца Гавриила у меня ничего не осталось на память. Хотя, когда он еще был поздоровее, то сшил мне две рясы: зимнюю и осеннюю. И вот теперь, когда надеваю их, так и вспоминаю моего милого труженика, старца иеромонаха Гавриила, которого уже нет здесь с нами, – оттрудился, отмучился и ушел на вечный покой».

Могила иеромонаха Гавриила (Лихоманова, † 1964) на старом кладбище Сергиева Посада (Северный поселок).