«Троица» Андрея Рублева в описании М.А. Ильина

Известный специалист по отечественной архитектуре и прикладному искусству Михаил Андреевич Ильин (1903–1981) обратился к изучению живописи Древней Руси. Итогом его атрибуционных статей явилась книга «Искусство Московской Руси эпохи Феофана Грека и Андрея Рублева», в которой высказано немало проницательных замечаний. Примечателен очерк М.А. Ильина о Троицкой Лавре, вышедший сначала на английском языке, а в 1971 г. вышло и русское издание.

В Лавре для Ильина исторически соединилось все истинно художественное: архитектура, живопись великих художников, замечательные произведения прикладного искусства, которые совокупно образуют на редкость подлинное национальное достояние. Вероятно, потому, что Михаил Андреевич не являлся профессиональным историком живописи и его чувство не притупилось сугубо научными суждениями, он нашел для выражения своих впечатлений о знаменитой иконе свежие, непохожие на других слова:

«Мы вглядываемся в лики ангелов, стремясь глубже вникнуть в содержание иконы, понять то основное и сокровенное, с чем обращается к нам художник из глубины веков. Они задумчивы, эти три странника, глубоко погруженные в свои мысли. И вот постепенно нам начинает открываться замысел Рублева. Нам кажется, нет, мы все больше и больше убеждаемся в том, что тут запечатлен миг, который пережили в жизни и мы. Во время беседы о чем-то очень серьезном, о самом важном в жизни кто-то, словно осененный высшей мудростью, сказал нужное слово, выразил ту истину, которая не находила дотоле точного выражения в словах. И вот она родилась, эта всеохватывающая и глубокая истина, простая, ясная, мудрая. Она захватила нас, отстранив все будничное, случайное, быстротекущее. И каждый задумался о сказанном, погрузился в свои мысли, ушел в себя, замер, чтобы прочнее закрепить в сознании эту истину. И тогда наступила тишина. Она охватила всех присутствующих, слила их души воедино. И мы, пережившие это великое и неизъяснимое мгновение, выходим из него окрепшими, утвердившись в познанной истине. Ведь она объединила нас и вселила в души мужество, стойкость и спокойствие…

Каким же великим мастером был иконописец, если он смог запечатлеть в эпоху строгих церковных канонов столь глубокие человеческие чувства и переживания!

Невозможно не обратить внимание на колорит Троицы, на те полные большого смысла и неизгладимого очарования особенности редких по гармонии цветовых сочетаний, которых нет ни в одной другой древнерусской иконе. Краски Рублева обладают не только цветосилой, но и светосилой. Несмотря на то, что в прошлом икона пострадала от неумелых поновлений, ее краски словно излучают свет, пронизывающий все детали изображения. Этот свет сияет в белых и голубоватых пробелах. Мы видим нежнейшие высветления и переходы от тени к свету. Мы можем любоваться каждым цветом в отдельности или в сочетании с другими, рядом расположенными. Но особенно нас привлечет светло-голубой цвет – знаменитый и несравненный рублевский голубец, напоминающий одновременно и голубизну неба, и зацветающий молодой лен, и первые васильки, появляющиеся к Троицыну дню в зеленой еще ржи. Правы те, которые увидели в колорите Троицы отражение красок природы Средней России той поры года, когда колышутся на взгорьях зеленеющие, но уже посветлевшие зацветающие хлеба, когда над ними плывут в лазури громады облаков-соборов с их лиловыми тенями, когда по деревням стоят среди еще золотистой щепы свежие срубы будущих изб, когда из глубины небес звенит песнь жаворонка, а солнечные лучи, словно золотые иглы ассиста, пронизывают весь мир, играя в переливающейся ряби безмятежных рек и озер.

Живописное искусство художника не самоцель, а непосредственное выражение его чувств и помыслов. Поэтому оно так сильно трогает нас, оставляя глубокий след в нашем сознании...»

Источник: Ильин М.А. Загорск. Троице-Сергиев монастырь. – Л., 1971. С. 26-27.