О жизненном подвиге и научном наследии Ю.А. Олсуфьева (1878–1938)

Граф Юрий Александрович Олсуфьев – один из крупнейших ученых и деятелей в области охраны памятников, музейного дела и реставрации. Усилиями ряда авторов, в первую очередь Г.И. Вздорнова, игумена Андроника (Трубачева), М.С. Трубачевой, П.В. Флоренского, Т.В. Смирновой и С.М. Половинкина, много сделано, главным образом, для воссоздания его биографии, но анализа даже изданных трудов Олсуфьева пока нет.

Вскоре после окончания юридического факультета Петербургского университета в 1902 г. Олсуфьев продолжил начинание своего отца — целых девять лет сын возглавлял строительный комитет по возведению храма-символа в честь прп. Сергия Радонежского на Куликовом поле. Позднее эта деятельность получила выразительное название «Куликовское дело». То было несомненное соучастие в приращении святости на Руси в уникальном для судеб православия и государственности месте. Монументальный храм, обладавший особым сакральным статусом (посвящен небесному покровителю Русской земли), освятил окрестности, навсегда прославленные подвигами веры и подвигами воинскими, соединившимися здесь воедино.

В графском доме хранился крест с мощами прп. Сергия Радонежского, который должен был быть пожертвован в храм. В июле 1914 г. церковные власти приняли решение о принесении ему в дар частицы мощей святого, что сделало бы церковь местом паломничества, но осуществиться этому было не суждено. Характерно и учреждение при Куликовском храме-памятнике музея, а по инициативе Софьи Владимировны Олсуфьевой, жены Юрия Александровича, – женского монастыря, разогнанного вскоре после октября 1917 г.

Сразу после Февральской революции Олсуфьевы вынуждены были навсегда покинуть родное гнездо и фактически завершенный храм. Получив благословение оптинского старца Анатолия (Потапова), они приобрели дом в Сергиевом Посаде и, по словам самого графа, «переехали жить под покров преподобного». То было продолжение всё того же «Куликовского дела».

Последующие годы Олсуфьева, как известно, неотделимы от подвига спасения самих древних памятников и их исследования. В бесконечно тяжкие полтора года – с осени 1918 до осени 1919 гг. – в дни истинной трагедии в жизни православной России (вскрытие мощей преподобного Сергия, ликвидация Лавры как монастыря), Олсуфьев имел редкое мужество быть сначала заместителем председателя, а затем (с осени 1919 по весну 1920 гг.) и председателем Комиссии по охране памятников старины и искусства Троице-Сергиевой Лавры. И позднее независимо от служебных должностей Олсуфьев долгие восемь лет (до мая 1928 г.) всеми доступными средствами способствовал осуществлению тех поистине сверхзадач Комиссии и музея, которые были сформулированы небольшим коллективом единомышленников при весомом участии о. Павла Флоренского и с благословения Патриарха Тихона. Подвиг этих людей воистину велик – именно они спасли подавляющее большинство бесценных сокровищ Лавры и во многом ее важнейшие постройки от прямой гибели. Характерно, что именно он составил «Положение» о Комиссии.

В начале работы Комиссии произошел качественный перелом в деятельности Олсуфьева – граф вступил на стезю (и быстро утвердился на ней) профессиональных занятий наукой и музейным делом. Этому способствовали все обстоятельства «сергиевского» периода его жизни, в первую очередь, научное окружение и грандиозные, наполненные великой ответственностью задачи, вставшие перед Комиссией и затем музеем. В 1927 г. о нем писали, что он «неутомимый, точный и настойчивый исследователь», который с огромной энергией вместе с коллегами создал Сергиевский музей, составивший «гордость СССР».

В 1920-е гг. группа специалистов впервые создала научное описание художественных ценностей Лавры, и ни один из вновь организованных музеев даже спустя многие годы не обладал подобной полнотой научной документации. Олсуфьев был фактическим руководителем этих работ. Большинство изданий Комиссии и музея (до 1928 г.) подготовлено именно им. Даже арест и пребывание в Бутырской тюрьме в течение полутора месяцев в начале 1925 г. не заставили его что-либо изменить в своей жизни. Не смутило это и И.Э. Грабаря – вскоре тот привлек Олсуфьева к работам на Севере. Это, несомненно, было признанием высокого профессионального авторитета последнего.

В 2008 г. вышел ценнейший труд насельника Лавры игумена Андроника (Трубачева) о закрытии обители и судьбе мощей преподобного Сергия. Книга максимально полно воссоздает исключительный религиозный подвиг – сохранение главы преподобного Сергия, – который совершили о. Павел Флоренский, супруги Олсуфьевы и еще несколько близких к ним людей. Неслучайно записка о «Куликовском деле» была составлена Олсуфьевым при участии о. Павла Флоренского сразу же после вскрытия мощей великого святого. То было духовным противостоянием трагизму произошедшего злодеяния. Книга о. Андроника – последний неопровержимый аргумент, позволяющий рассматривать всё сделанное четой Олсуфьевых как высокое религиозное служение.

Весной 1928 г. над Олсуфьевым нависла угроза повторного ареста – его чудом удалось избежать. Сергиев пришлось покинуть. В этот критический момент Грабарь не побоялся пригласить его в ЦГРМ. Но уже в августе 1930 г., пытаясь избегнуть репрессий, сам Грабарь вынужден был уйти из мастерских. Олсуфьев же и немало других сотрудников остались. Несколько ранее, в феврале-марте 1929 г., научного руководителя в области реставрации икон и фресок в ЦГРМ А.И. Анисимова отстранили от руководства его секцией. В октябре 1930 г. он был арестован и отправлен на Соловки. В 1931 г. продолжался разгром мастерских – нескольких человек выслали на Север. А в ноябре того же года, который раз обнаруживая исключительное мужество, Олсуфьев занял место, освободившееся после Анисимова.

Г.И. Вздорнов писал, что Олсуфьевы в 1928 г. переехали жить в одну из деревень вблизи Москвы. Следует решительно подчеркнуть, что эта попытка затеряться (до поры себя оправдывавшая) совмещалась с активной работой в ЦГРМ, а также с многочисленными экспедициями и деловыми поездками в течение 10 лет. В 1931 г. он с единственным спутником ездил заниматься памятниками на Севере. 

Нет никаких сомнений: он прекрасно осознавал, что ЦГРМ неизбежно должны быть уничтожены властями. Но Олсуфьев жил ради того, чтобы хранить сокрытую главу преподобного Сергия и спасать из русской культуры то, что еще можно было спасти.

1931 год начался с ареста еще трех ведущих сотрудников ЦГРМ. Затем были закрыты и сами мастерские (архивы разрознены, включая фото- и иную документацию, которой упорно занимался Олсуфьев). Но, к счастью, секция реставрации древнерусской живописи была создана в стенах ГТГ. Ее и возглавил Олсуфьев. Все 1930-е гг. Олсуфьев, как и прежде, был «всецело погружен в свои занятия», нес почти непосильный труд, служа делу своей жизни. За неполных четыре года службы в ГТГ Олсуфьев сумел немало передать своим молодым коллегам, например В.И. Антоновой. Именно он и профессор А.И. Некрасов являлись последними крупными представителями старшего поколения исследователей изобразительного искусства Древней Руси, которые все еще продолжали действовать в профессии и даже публиковаться. Предел трудам обоих положили их аресты в 1938 г.

Бесценное научное наследие Олсуфьева составляют не только изданные его труды, но и весьма значительный массив рукописей. В 1980-е гг. Г.И. Вздорнов опубликовал ряд фрагментов из малодоступных трудов Олсуфьева. Остановимся лишь на одном, но самом известном пассаже Олсуфьева о «Троице» Андрея Рублева. Олсуфьев на протяжении всей работы в Лавре принимал самое непосредственное участие в сохранении «Троицы», и именно он составил важнейший документ (протокол) о раскрытии шедевра в конце 1918 – начале 1919 гг. (работы проводились Комиссией по сохранению и раскрытию памятников древней живописи). Итак, в «Описи икон Троице-Сергиевой лавры», изданной графом в 1920 г., читаем: «...Поражающая яркость и свежесть гармонично сочетанных красок, чистых, звонких и сильных, близких к краскам троице-сергиевских полевых и луговых цветов в июне». И далее о цвете одежды правого ангела: «...Цвета колосьев и стеблей неспелой ржи». Через шесть лет, в 1926 г., автор вернулся к той же теме. Он писал о «светлой зелени раннего лета» как о цветовой аналогии, об основных цветах «Троицы» и приеме, дающем чарующую «дымчатую прозрачность вохрения». И наконец «как же всё это бесконечно далеко от натуры, вместе с тем, какую реальную все это выражает красоту. Разве эти краски не отклики преображенной цветовой изысканности, постигнутой Рублевым?»

Ясно, что Олсуфьев не только в 1920-м, но и в 1926 г. (недавно выйдя из тюрьмы) не побоялся писать об онтологичности «Троицы». При этом была найдена блестящая словесная форма (особенно для цветового строя), которая буквально заворожила многих специалистов и любителей. Для Олсуфьева «Троица» – воплощение замысла Сергия. Еще в 1919 г. исследователь писал: «Сергий был носителем и выразителем высшей идеи времени, а затем явилась икона Троицы – воплощенная идея преподобного Сергия, ее носителя». Для Олсуфьева лаврская земля, вода, воздух – всё было пронизано духовной энергией преподобного. То была обетованная земля. Традиционно после дня «славных и всехвальных» апостолов Петра и Павла, 12 июля, начинался сенокос. А 18 июля праздновали обретение мощей преподобного Сергия. Это и есть для глубоко верующего человека, живущего у стен Троицы, важнейшая символическая веха целого полугодия в жизни России – всего весенне-летнего цикла работ на земле. Потому и пишет Олсуфьев о зреющей неспелой ржи – хлебе духовном и хлебе насущном. Пишет не только о цвете колосьев, но и о цвете стеблей, соединяющих колосья с землей преподобного Сергия. Так как именно здесь, в сердце России (определение о. Павла Флоренского), веками вызревал ее истинный урожай.

Всё, написанное Олсуфьевым о «Троице», это откровение о «величайшем из произведений не только русской, но и, конечно, всемирной кисти», русской иконе в целом. Но эти тексты родились не только в творческом общении с товарищами по Комиссии и музею – в первую очередь, с о. Павлом Флоренским. Строчки о «Троице» не могли возникнуть без лекций и очерков 1915–1918 гг. князя Евгения Николаевича Трубецкого. Олсуфьева, несомненно, связывали с ним прочные духовные нити. Кроме того, они были родственниками. 

Олсуфьев не ограничился только находкой заветного «ключа» к цветовому строю «Троицы». В афористичном стиле были сказаны сокровенные слова едва ли не обо всех особенностях художественного облика шедевра. При этом главная мысль была выражена совершенно ясно: «Икона онтологична, по преимуществу, не только по замыслу, но и во всех деталях выявления».

В 1924 г. над единственным сыном Олсуфьевых Михаилом нависла угроза ареста, и родители отправили его за границу. Сами же Россию не покинули. Для них главное было свершить подвиг веры, который вмещал в себя и спасение памятников культуры, и их исследование. На последнем поприще Олсуфьев профессионально подвизался двадцать лет. Даже в 1937-м он пытался принести пользу Лавре – сохранить фрески Андрея Рублева во Владимире.

Но для таких людей, как чета Олсуфьевых, не стало места на родной земле. Юрий Александрович был арестован 24 января и расстрелян 14 марта 1938 г. Софья Владимировна скончалась в ЕУЛАЕ в 1943 г.

В 1938 г. была начата многолетняя реставрация архитектуры Троице-Сергиевой Лавры. В 1944 г., были восстановлены Центральные реставрационные мастерские.

И.Л. Кызласова (Московский государственный горный университет)