Ко дню Ангела о. Кирилла: с Богом умирать не страшно. Военные годы архимандрита Кирилла (Павлова)

Даже когда недвижимый батюшка находился в своей особой келейной неотмирности, в какую погрузил его затянувшийся недуг, война, мысли о ней не покидали его. То необходимо было вспомнить название городка, где он лежал в госпитале со вторым ранением, то воскресшая в памяти страшная картина гибели подорвавшихся на мине однополчан надолго лишала его сна и покоя.

2--.jpg
Архимандрит Кирилл (Павлов)

Война не уходит из жизни поколения, на чью долю выпало вкусить сполна ее тягот и испытаний. Она сопутствует им не только чередой былых событий личной и общенародной судьбы, трагическим наследием памяти – она стала экзистенциальным нервом всей жизни. Война стирает с лица земли города, уничтожает памятники мировой культуры, приводит к демографическому кризису целые народы, принося в жертву миллионы человеческих жизней. Она меняет глубины самосознания у тех, кто все перенес и, по счастью, остался в живых.

Отец Кирилл (Павлов) тоже остался жив, и жизнь его обрела новую наполненность. В некотором смысле война стала отправной точкой его внутреннего обновления, практически первым опытом его глубоких религиозных переживаний. После окончания в 1939 году Касимовского индустриального политехникума их только двоих – батюшку и еще одного его сокурсника – распределили на Урал, на завод в г. Катав-Ивановск, откуда он вскоре был призван к действительной службе в армии и направлен еще дальше – во Владивосток. И когда началась Вторая мировая, почти все ребята одного с ним года выпуска и призыва, оказавшись на огненном рубеже (Брест, Смоленщина, Украина…), погибли в первые дни войны.

А тот, самый первый – роковой день 22 июня отец Кирилл помнил в подробностях. Их часть перевели тогда из Барабаша в приморский городишко Шкотово. Где-то неподалеку – залив Петра Великого с потрясающими, как говорили, приливами и отливами, множеством чаек, цапель и прочей летающей живности. Вдвоем с парнишкой из своего батальона они взяли увольнительную и отправились посмотреть местные красоты. Дойти до залива не успели. Обратила на себя внимание какая-то необычная для воскресного дня суетливость шкотовцев, беготня, многолюдье в городке. Встретили кого-то из своей части: «Ну, братки, войну нам Германия объявила! Война, братки!» Бегом в часть. А там то же самое – суета, переполох, все строятся. По радио – обращение Молотова… Из Шкотова – передислокация к Маньчжурской границе. Армия окапывается, запасается топливом, продуктами, и с 22 июня по 18 октября – жизнь в землянках, в ожидании нападения японцев.

Родным – матери, отцу, сестрам и брату – батюшка пишет часто. Родных своих, по его собственному признанию, отец Кирилл очень любил, но демобилизация, ожидаемая в сентябре, теперь была уже неосуществима, и предстояли долгие четыре года разлуки. Разлуки и переживаний – немец дойдет до Михайлова.

В октябре их 4-я Армия отправляется, в конце концов, по зеленому семафору на Волховский фронт. Солдатские завтрак, обед, ужин – три краткие остановки, – и поезд мчится дальше. Прибыли дней за десять… Был, правда, один простой на этом скоростном пути, вспоминал батюшка, – первый знак войны, первая зловещая от нее весть – разбомбленный мост под Шуей, где составу пришлось стоять несколько часов. В районе Тихвина (станция Хвойная) – приказ срочно покинуть состав и скрываться в лесу… И вот в 3-4 часа ночи, едва только успели отойти от вагонов, как налетевшие немецкие бомбардировщики в щепки разбивают порожняк. Долго сырыми болотистыми местами шли через лес…


Архимандрит Кирилл (Павлов)

Войну отец Кирилл начал в инженерно­саперном батальоне. Затем – первое ранение в левую ногу, у станции Малая Вишера (по Николаевской железной дороге), когда их роту послали рыть землянку для командира дивизии. Во время перестрелки пуля прошла ниже коленной чашечки, как бы сбоку. Батюшку отправили в батальонный госпиталь. И в эту же ночь их батальон получает приказ разминировать минное поле. Из четырехсот человек живыми вернутся только пятнадцать.

В этом же 42-м году, в апреле – ранение в левую руку. До сих пор виден крестообразный след на ладони под мизинцем и безымянным. Но в госпитале, в г. Кай, пришлось пролежать почти два месяца. Перед этим ранением был еще один случай. Снаряд упал рядом с воронкой, в которой оказались он и еще несколько человек, не успевших укрыться в окопе. Снаряд уничтожил всех обитателей окопа, а их, не успевших, только засыпало землей. Сколько таких «обыкновенных» чудес знает история Великой войны? Случаев, многим перевернувших душу, заставивших обратиться к Богу.

Воспоминания отца Кирилла о войне не содержали в себе абсолютно никакой геройской бравады, никакой патетики победителя. Это всегда было либо сдержанное повествование о суровых армейских буднях с изнуряющими многодневными походами, когда бойцы валились с ног от усталости и спали у костров так крепко, что на них прогорали шинели; либо полушутливый, но не менее драматичный рассказ о приездах «вошебойки» и выданных на человека всего­-то по одному ковшу теплой воды для мытья. От вшей не было никакого спасения, а «вошебойку» их часть видела только дважды за всю войну. Ни о каких банях не было и речи. Мечтали отдохнуть и выспаться.

5.jpg 
Иван Павлов – студент МДА. 1952-1953 гг.

О своей религиозной жизни батюшка много не распространялся. Рассказывал только, что всегда, когда выдавалось время, стоя и лицом на восток читал полушепотом в окопе «Отче наш». «Не смеялись, батюшка, над вами? Ведь такое не приветствовалось…» – спрашивала я. «Да как­-то не смеялись, напротив – относились с уважением». Из тех же соображений скромности или, если хотите, внутренней этики – он всегда уклонялся от ответа на расспросы о воинском звании, о наградах. Впрочем, об ордене Отечественной войны мы знаем наверняка. И догадываемся об офицерском звании.

Охотно делился отец Кирилл основным своим на то время переживанием: «Зачем эта страшная война и такие жертвы? Почему с нами случилось такое?» Эти мысли неотступно тревожили его, заставляя искать ответа и объяснений. Снежные окопы под Сталинградом… Холод и ледяная тишина, когда нельзя было ни развести огонь, ни шелохнуться, чтобы не привлечь внимание противника… Чуть теплую похлебку привозили, уже когда совсем темнело, и она остывала окончательно, пока боец бегом нес ее в окоп в своем котелке.

– Спирт-то давали, батюшка, для сугрева? – бойко интересовалась я.

– Давали… Только я не пил, отдавал его другим… И махорку тоже, – скромно отвечал отец Кирилл.

Вот из тех сталинградских окопов – его застуженные, покрытые рубцами легкие и этот надсадный изнуряющий кашель, который мы слышали изо дня в день пять лет, что батюшка лежал парализован. Эти ослабленные войной легкие то и дело угрожали плевритом, двусторонней пневмонией, роковым повышением температуры. Они словно вражеские снаряды Второй мировой – были готовы враз лишить жизни… Но Бог миловал, хранил, и чудо Жизни Всепобеждающей продолжалось.

Историю с найденным Евангелием о. Кирилл рассказывал охотнее какой-либо другой, и ее многие знают. Ночной караул в освобожденном Сталинграде… Жуткая картина совершенно вымершего, превращенного в руины города. На улицах – завалы трупов. «Хоть бы какая птичка пролетела, кошечка бы какая мяукнула – ни звука, ни души!» – вспоминал батюшка. И вот тут, среди этого поражающего воображение зрелища – апофеоза смерти, перед которым картины Верещагина кажутся невинной безделицей, и приходит в его жизнь Христово Евангелие… Найденное среди обломков, обгоревшее, отсыревшее, с оборванными листочками. Драгоценное!

Мы, видимо, никогда не сможем постичь душевно­духовных переживаний людей, испытавших кошмар коллективизации, тотальный страх перед арестами близких, горе войны. Опыт этот исключителен, и мыслимо ли его постичь? Архимандрит Иоанн (Крестьянкин), насколько я знаю, говаривал, что никогда так, как в ссылке, больше не молился… И что творилось в душе 23-летнего отца Кирилла, когда он листал тонкие странички поистрепавшегося среди пожарищ и бомбежек Евангелия? Сам батюшка признавался, что получил словно живительный бальзам: «Мне все стало понятно тогда… Война была следствием нашего богоотступничества».

Теперь он был совершенно счастлив. С Богом и умирать не страшно… Он наслаждался чтением, пока их часть отдыхала в Павлограде, но совсем скоро ему предстояло кротко, но с твердостью отстаивать свою новую жизненную позицию… Наряду с другими, отличившимися в Сталинградском сражении, батюшке надлежало вступить в ряды КПСС… Таково было время. Об их желании никто и не спрашивал. Отцу Кириллу пришлось самому заговорить о том, что членство в партии для него неприемлемо по религиозным соображениям.

– Что-о?! Заелись! Бога выдумали! На передовую у меня пойдешь! Автоматчиком! – кричал разъяренный политрук. Кто-то из начальства «прорабатывал» батюшку вкрадчиво, просили даже показать, какую такую книжку он нашел, но простосердечный юноша друга не выдал – книжку не показал: «Они бы сразу отняли ее у меня!» Кто-то просто брал на испуг, стращал, поднимал крик. В танковый корпус он таки попал, правда, там махнули рукой – своих «религиозников» полно.

Был еще Тамбов Проповедь в битком набитом приходском храме, которая произвела на батюшку огромное впечатление. Священник (о. Иоанн, будущий епископ Иннокентий) говорил о покаянии, о необходимости приблизиться к Богу. Люди плакали, все как один, многие – в голос. Тогда и почувствовал отец Кирилл желание стать священником.

Когда проходили Румынию, Венгрию, Австрию, и стало очевидным, что война завершается, – возник даже помысл об Афоне, видимо, была у людей возможность в общей тогдашней неразберихе кардинально поменять жизнь и переправиться в другую страну. Но это непременно расценилось бы как дезертирство, и страшно было подумать о судьбе родных. А уж им бы пришлось поплатиться.

И первое, что сделал отец Кирилл после Победы – отправился в своей фронтовой шинельке в Москву, в Елоховский собор – спрашивать, где учат на священника.

Монахиня Наталия (Аксаментова)

Источник: Виноград: правосл. образоват. журн. № 3(23), май-июнь. М., 2008.


22 июня 2020

< Назад | Возврат к списку | Вперёд >

Интересные факты

«Дело бывших монахов Троице-Сергиевой Лавры»
«Дело бывших монахов Троице-Сергиевой Лавры»
17 февраля 1938 года — особенный день в истории Троице-Сергиевой Лавры и Радонежской земли. В этот день были расстреляны несколько человек лаврской братии, а также духовенства, монахинь и мирян Сергиево-Посадского благочиния.
Подписание Екатериной II указа об учреждении Сергиевского посада
Подписание Екатериной II указа об учреждении Сергиевского посада
22 марта (2 апреля н. ст.) 1782 года императрица Екатерина II подписала указ, одним из пунктов которого повелевалось учредить из сел и слобод близ Троице-Сергиевой Лавры лежащих, «посад под имянем Сергиевской и в нем ратушу...».
Учреждение братского кладбища Троицкой обители
Учреждение братского кладбища Троицкой обители
23 марта 1861 года митрополит Московский и священноархимандрит Троице-Сергиевой Лавры Филарет (Дроздов) благословил учреждение на восточной окраине Посада «киновии усопшей братии Лавры» или, другими словами, братского кладбища Троицкой обители...
Исцеление крестьянки И. В. Фомичевой у мощей преподобного Сергия
Исцеление крестьянки И. В. Фомичевой у мощей преподобного Сергия
20 марта 1909 г. крестьянка Тверской губернии Ирина Васильевна Фомичева, 25 лет, получила исцеление ног у мощей преподобного Сергия.
Крестный ход вокруг Сергиева Посада
Крестный ход вокруг Сергиева Посада
В праздник Покрова Божией Матери в 1812 году по благословению митр. Платона (Левшина) наместник Троице-Сергиевой лавры совершил крестный ход вокруг Сергиева Посада для избавления города и обители от французов.