«Ангеличность» иконописи Андрея Рублева

Гете говорит, что есть личности, в судьбе которых предвосхищается судьба всей нации. Возможно, что для русской культуры этой личностью был прп. Андрей Рублев – ее гений-хранитель.

Примечательна высокая оценка иконописной школы великого русского иконописца искусствоведом Г.С. Дунаевым (1936-1978).  Глубину понимания данным исследователем различных живописных приемов отмечал известный отечественный философ А.Ф. Лосев. Тоска от слишком ограниченных человеческих возможностей, ставящих неодолимую преграду на путях уяснения истины, была источником его постоянных мучительных исканий.

Как правило, предметом исследования Дунаева было творчество мастеров, стремившихся красками и самой манерой письма выразить невыразимое, но тем не менее существующее и существенное. В одной из последних печатных статей «Пластическая музыка и традиции синтеза искусства» непереводимая образность настоящего художественного произведения формулируется Георгием Сергеевичем как не словесная, а музыкальная тема. Ему было ясно, что подлинное содержание творчества таких великих мастеров, как Феофан Грек и Андрей Рублев, ускользает от нас, оно подобно музыке и обращено не столько к разуму, сколько к чувству зрителя.

В архиве Г.С. Дунаева имеются две неизданные статьи о выдающихся произведениях иконописи: о Богоматери «Донской» Феофана Грека и о «Троице» Андрея Рублева. Автором с той или иной степенью полноты изучены семантика и архитектоника иконы, формальные средства выражения, цвет и свет, духовная среда, в которой возник образ.

Исследуя шедевры церковной живописи, ученый ставит вопрос о присутствии некоей интонации, главного мотива у каждого изографа. Его он именует напевом. «Ангеличность» или ангелоподобность, несомненно, есть главный напев Рублева, его интонация. Но как ее сформулировать?

Неслучайно Дунаев проводит параллелизм иконописи с церковной поэзией, где слово неразрывно связано с музыкой. Оно поется на особый напев или напевно читается. Этот прием подчеркивает неотмирность его содержания. Настоящий художник-иконописец никогда не был ремесленником, он был подлинным поэтом и богословом. Его дух витал в мире высших идей. Он создавал образы с твердым знанием законов композиции и «идеальных» пропорций, вкладывая в это особое миропонимание, художественно передавая ощущаемую небесную гармонию. Сам слышимый им горний напев руководил его кистью и «диктовал» ему свое внешнее выражение. Если брать позднюю живопись классицизма, с ее нарочитой прозаизацией, то в ней форма воспринимается только как реквизит. Высшая гармония постепенно уходит из жизни искусства, оно становится заземленным, бытовым.

Интересно, что «ангеличность» как напев никогда не исчезала из русского искусства, где идеальный образ все же довлеет над характерным. Вспомним «идеальность» женских портретов Рокотова и Боровиковского, «ангеличность» трактовки Пушкина, данную Кипренским, да и саму поэзию «служителя муз» («И шестикрылый серафим на перепутье мне явился...»).

Вспомним далее «Хождение по водам», «Ангела и Захарию» и другие лучшие работы А. Иванова, поиски «идеального» и «отрадного» 70 - 90-х годов, «Ангела с кадилом» Врубеля и его серафимов, Петроградскую Мадонну, лучшую работу Петрова-Водкина, и другие, чтобы тотчас убедиться, что ангельность Рублева не случайна, она как бы квинтэссенция всей русской живописи, а может быть и культуры, это ее главная интонация.

Источник: Дунаев Г. «Троица» Андрея Рублева, 1968. – Из неизданной статьи.