168-летие со дня рождения архиепископа Вологодского и Тотемского Никона (Рождественского, † 1919)

17 апреля 2019 г. исполнилось 168 лет со дня рождения архиепископа Никона (Рождественского), богослова, красноречивого проповедника, публициста, видного церковного иерарха и государственного деятеля Российской империи.

Архиепископ Никон (в миру – Николай Иванович Рождественский) родился 4 апреля 1851 г. в с. Чашниково Верейского уезда Московской епархии, в многодетной семье сельского дьячка. С детства он был приобщён к церковной жизни. Под руководством отца выучился читать и к 8 годам три раза прочитал Библию, а также многие духовные книги. Поступил в Заиконоспасское духовное училище, затем был переведен в Перервинское духовное училище. Окончив духовное училище, в 1868 г. он поступил в Московскую духовную семинарию, которую окончил в 1874 г. первым учеником. По окончании семинарии стал послушником Ново-Иерусалимского монастыря. Там Николай жил в келье своего духовного отца, настоятеля монастыря архимандрита Леонида (Кавелина).

937698a_.jpeg

Архиепископ Никон (Рождественский)

18 октября 1877 г. Николай Рождественский был определен послушником в Троице-Сергиеву Лавру, куда последовал за архимандритом Леонидом, назначенным ее настоятелем. Имел послушание помощника лаврского библиотекаря. 12 марта 1880 г., находясь на излечении в монастырской больнице, принял постриг в монашество с именем Никон. 16 мая 1882 г. рукоположен во иеродиакона, а 23 мая – во иеромонаха. В 1885 г. возведен в звание соборного иеромонаха ставропигиального Московского Донского монастыря. В 1892 г. утвержден действительным членом учрежденного собора Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, с исключением из донского монастыря. 25 сентября 1892 г. возведен в сан архимандрита, а 15 июня 1893 года – утвержден в должности казначея Лавры. В 1890-е гг. сотрудничал с несколькими периодическими изданиями, в том числе с «Русским обозрением» и «Русским словом». 6 марта 1904 г. был назначен, а 14 марта – хиротонисан во епископа Муромского, викария Владимирской епархии. С 8 ноября 1904 г. – епископ Серпуховский, викарий Московской епархии и настоятель Московского Данилова монастыря. 25 апреля 1906 г. переведен на Вологодскую кафедру. В Вологде стал почетным председателем отдела Союза Русского Народа. С 31 января 1907 г. – член Государственного Совета. С 1 января 1908 г. – член Святейшего Синода. в 1909 г. стал организатором и председателем Съезда монашествующих в Троице-Сергиевой Лавре. В 1913 г. возведен в сан архиепископа, назначен председателем Издательского совета при Святейшем Синоде. В 1915 г. переизбран в Государственный Совет. 6 июля 1916 г. уволен по болезни от должности председателя Издательского Совета на покой. Скончался 12 января 1919 г., погребен в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре, за алтарем Духовской церкви.

Имя архиепископа Никона (Рождественского) было широко известно в дореволюционной России прежде всего благодаря его публикациям в выпускавшемся Троице-Сергиевой Лаврой религиозно-нравственном и церковно-общественном журнале «Троицком слове» – самом популярном церковном издании тех лет. В 1879-1904 гг. святитель был редактором «Троицких листков», религиозно-просветительского издания для народа. Проповеди архиепископа Никона составили впоследствии цикл сборников, получивших общее название «Мои дневники». Предлагаем вниманию читателей подборку из нескольких душеполезных наставлений владыки Никона.


Умеем ли мы молиться Богу?

Что есть молитва в духовной жизни христианина? В сущности, она есть дыхание души, живущей с Богом, постоянное возношение ума и сердца к Богу, являемое благоговейным словом к Богу. Умеем ли мы «дышать молитвою», возносить свое сердце, свой ум к Богу так, как подобает, как научил нас Господь, как учат святые угодники Божии? Умеем ли мы молиться?

Как ни скорбно, но должно сказать, что мы, нынешние христиане, или разучились, или вовсе не научились молиться. И не потому ли, что мы в молитве уходим от Бога, сердцем далече отстоим от Него, гаснет в нас и жизнь духовная, и многие из нас даже понятия не имеют о том, что такое есть сия жизнь духовная, и мы живем только жизнию плоти и души, вовсе забывая, что в нас есть еще дух, существенно отличающий нас от других живых существ, духа не имущих?.. Не потому ли так быстро прививаются к нам такие учения, как дарвинизм, производящий человека от обезьяны? В самом деле, если человек вовсе не ощущает в себе начал духовной жизни, жизни духа, то он живет жизнию только животною, душевною, с миром духа не соприкасается, дух в нем как бы замер, не дышит, и ему становится как бы естественно уже и ощущать себя – только животным, а остаток неизгладимого в нем образа Божия, последние следы его всячески стирать под давлением греховных страстей, заглушая голос совести хитросплетаемыми софизмами лженаук естественных… Человек постепенно погружается опять в ту тьму богозабвения, в какой он находился несколько тысяч лет до Рождества Христа Спасителя, и уподобляется снова скотам несмысленным.

Молитва есть великий дар Божий, но подается он только тому, кто за ним простирает к Богу руки, кто идет к Богу с произволением молиться. Являем ли должное произволение, стремимся ли мы к Отцу небесному, яко елень к источникам водным, ищет ли, просит ли наше сердце молитвы? Не умеем мы, разучились мы молиться, но – слава Богу: есть среди нас еще жаждущие молитвы, взывающие к Богу сердцем: Господи, научи нас молиться!

Достойно внимания вот что: в нашей Православной Церкви, милостию Божией еще хранится священное предание о том, как творить Богу угодную и спасительную молитву; а отпадшей от единения с нею церковью западной, латинской, по-видимому, оно совсем утрачено и подменено мечтательною молитвою и состоянием прелести, как это видно из жизнеописаний всех западных святых после отпадения Запада от Востока.

Это отобразилось даже в религиозном искусстве: в то время как православная икона, особенно написанная в духе древних преданий церковных, не увлекает воображение в область мечтательного натурализма: тонкие линии, прямые черты, высокие темные фигуры, только условно напоминающие живых людей, не увлекают воображение, не разжигают фантазию, – живопись латинская пленяет красотою внешних, телесных форм и быстро овладевает воображением, способствуя тем мечтательной молитве.

В житиях святых можно видеть много примеров погибельного состояния прелести от неправильной молитвы; встречаются они и теперь как в монастырях, так и среди мирян.

Рассказывает епископ Игнатий (Брянчанинов) об одном афонском иеросхимонахе, которого он просил научить его молитве. «Иеросхимонах немедленно согласился быть моим наставником, – говорит он, – и – о ужас! – с величайшим разгорячением начал мне передавать способ восторженной, мечтательной молитвы. Вижу: у него разгорячены и кровь, и воображение – он в самодовольстве, в восторге от себя, в самообольщении, в прелести! Дав ему высказаться, я начал понемногу, в чине учащегося, предлагать ему учение святых отцов о молитве, указывая его в «Добротолюбии» и прося объяснить мне это учение. Афонец пришел в совершенное недоумение. Вижу: он вовсе не знаком с учением святых отцов о молитве. В беседе говорю ему: «Смотри, старец: будешь жить в Петербурге, никак не квартируй в верхнем этаже, квартируй непременно в нижнем». – «Отчего так?» – спросил афонец. – «Оттого, – отвечал я, – что если вздумается Ангелам, внезапно восхитив тебя, перенести из Петербурга на Афон и они понесут тебя из верхнего окна да уронят, то убьешься до смерти; если же понесут из нижнего, то только ушибешься». – «Представь себе, – отвечал афонец, – сколько раз, когда я стоял на молитве, приходила мне живая мысль, что Ангелы восхитят меня и поставят на Афоне!» Оказалось, что иеросхимонах носит вериги, почти не спит, мало вкушает пищи и чувствует в теле такой жар, что зимою не нуждается в теплой одежде. Я стал просить афонца, чтоб он испытал способ, преподанный святыми отцами, заключающийся в том, чтобы ум во время молитвы был совершенно чужд всякого мечтания, погружался весь во внимание словам молитвы, заключался и вмещался, по выражению св. Иоанна Лествичника, в словах молитвы, причем сердце обыкновенно сочувствует ему душеспасительным чувством печали о грехах, как сказал преподобный Марк подвижник: «Ум, неразвлеченно молящийся, утесняет сердце: сердце же сокрушенно и смиренно Бог не уничижит». Когда же ты испытаешь над собою, сказал я афонцу, то и мне сообщи о плоде опыта, подобно тому, что самому предпринять такой опыт неудобно по развлеченной жизни, мною проводимой. Афонец с охотой согласился. Через несколько дней приходит он опять ко мне и говорит: «Что ты со мною сделал?» – «А что?» – «Да как я попробовал молиться со вниманием, заключая ум в слова молитвы, то все мои видения пропали, и уже не могу возвратиться к ним». Далее в беседе с афонцем я не увидел той самонадеянности и дерзости, которые были заметны в нем при первом свидании. Я посоветовал ему не отличаться наружностию от других, потому что это ведет к высокоумию, и он снял с себя вериги и отдал их мне. Через месяц он еще раз был у меня и сказывал, что жар в теле его прекратился, что он нуждается уже в теплой одежде и гораздо более спит. Искушение таким образом кончилось».

2018_03_15_nikon_r.jpg

Архиепископ Никон (Рождественский)

Случалось и мне встречать примеры такой прелести среди самочинных подвижников неправильной молитвы. Лет двадцать пять тому назад, в Троицкой Сергиевой Лавре был послушник, слепец от рождения, звонарь по послушанию. Он и жил на колокольне, под колоколами. Ходил он ко всем службам исправно, жил крайне воздержанно, утрени никогда не просыпал, словом – был усердным послушником. Однажды он открылся духовнику, что «видит все, что совершается в монашеских кельях по ночам». – «Как же ты видишь, когда ты слеп, и притом живешь на колокольне?» – спросил духовник. – «Сижу в келье, – говорит послушник, – и брожу мыслию по кельям и вижу, кто что делает». – «А как ты молитву творишь в келье? Какое исполняешь правило?» – «Кладу каждую ночь по тысяче поклонов», – отвечал тот и рассказал способ молитвы мечтательной. Тогда старец строго запретил ему творить поклоны самочинно, разъяснил опасность того способа, какой он употреблял, и дал заповедь: творить не больше десятка поклонов сверх положенного ему от духовного правила. Прошла неделя какая-нибудь, и послушник является к духовнику. «Отче, – говорит, – что со мною делается, я не могу принудить положить даже те поклоны, какие ты заповедал». Так закончилось искушение сего брата. Но не всегда дело кончается благополучно. Иные и с ума сходят, и ведения видят, и самоубийством кончают…

Вот почему следует строго держаться правила молитвы, которое епископ Игнатий выражает такими словами:

«Ум во время молитвы должно иметь и со всею тщательностью сохранять безвидным, отвергая все образы, рисующиеся в способности воображения, потому что ум в молитве предстоит невидимому Богу, Которого невозможно представить никаким вещественным образом. Образы, если их допустит ум в молитве, соделаются непроницаемою завесою, стеною между умом и Богом».

«Те, которые в молитвах своих не видят ничего, видят Бога», – сказал преподобный Мелетий Исповедник.

«Самый простой закон для молитвы, – пишет святитель-затворник Феофан, – ничего не воображать; а, собравшись умом в сердце, встать в убеждение, что Бог близ, что Он видит и внимает, и в этом убеждении припадать к Нему, страшному в величии и близкому в благонисхождении к нам».

1914 г.


Станем добре, станем со страхом!

Доброе слово инокам
в тяжкие наши дни…


Проклят (человек), творяй дело
Господнее небрежением.
Страшно
(есть) еже впасти
в руце Бога Живаго.

Евр. 10, 31

Из всех дел Божиих, дел, Богу посвящаемых, святейшее дело есть молитва и богослужение. Всякий христианин, а наипаче служитель Церкви, входя во храм Божий, должен со страхом повторять слова праотца Иакова: есть Господь на месте сем; несть сие обычное место, но дом Божий и сия врата небесная (Быт. 28,16-17).

Когда помыслишь об этом да когда подумаешь и представишь себе, как мы, грешные, ведем себя в храме, как совершаем службу Божию, то невольный страх объемлет грешное сердце и совесть воспрошает: да будет ли нам прощение от Господа за наше небрежение, за нашу леность, за наше лукавство пред Богом?.. Бога ведь не обманешь, Он видит и мысли наши, и настроения... от Него никуда не укроешься. Боюсь судить других, потому что сам первый подлежу суду за сей грех; но, отцы и братия, сослужители Церкви Божией, присные мои сомолитвенники: уж лучше нам обвинить самих себя, чем ждать Страшного суда Божия за небрежение наше... Да уже и не совершается ли над нами сей суд праведный: разве это не вразумление нам – поругание святынь наших от врагов наших и Божиих - немцев и турок, разве не делаем и мы, в сущности, то же, что делают и открытые враги Церкви Божией, когда, зная святыню храма Божия, держим себя там как на стогнах и торжищах, когда языком бормочем псалмы и молитвы, а сердцем толчемся в суете житейской, когда сами не слышим своих слов, читая молитвы... вовсе не понимая и даже не желая внимать словам читаемым, не хочет диакон подготовиться к чтению даже Евангелия дома, не разбирает, переиначивает священные слова: вся его забота только о том, чтобы громче прокричать конец священного текста. Казалось бы, трудно ли дома приискать зачало, тщательно просмотреть: ведь не для себя будешь читать, а для всей церкви, будешь устами Церкви; казалось бы, надобно считать за счастие быть чтецом в церкви, быть сослужителем Ангелов Божиих в славословии, быть сопричастником молитв святых Божиих, своими грешными устами повторять эти молитвы и чрез то входить с угодниками Божиими в ближайшее как бы соприкосновение, а на деле что выходит?.. Как отвечать Богу за все это, братии мои?

Слышу: "Службы слишком долги, утомительны, непонятны, однообразны..."

Ужели даже это могут говорить нынешние иноки? Ведь они считают себя духовными потомками преподобных отцов наших, на Руси просиявших: так ужели, братие, мы так ослабели Духом, что готовы отказаться от заветов отец наших, у гробов коих, в обителях коих имеем счастие пребывать? Ужели готовы, вслед за миром, требовать отмены древних уставов, святыми отцами составленных и нам завещанных? Или мы умнее их стали? Тогда незачем было бы нам и в монастыри идти. Но, конечно, вы так не думаете. Вы просто впали в искушение лености, нерадения, и уж лучше нам с вами каяться пред Богом, а отнюдь не оправдываться. Как бы ни были продолжительны службы в обителях наших, добрые миряне находят в них великое утешение и идут к нам за сотни и тысячи верст, чтобы насладиться душою у таких служб.

Как же не стыдно нам-то предаваться духу уныния? Ведь это – явное от него искушение. Горе нам, если дадим ему волю над нами! Он и из обители нас погонит. И в рабство страстям бесчестия отдаст. И покатимся мы как по наклонной плоскости, прямо во дно адово. Жесток и безжалостен враг, когда пленит душу унынием: безоружна она, несчастная, против его козней; смеется, издевается он над нею, как над беспомощною; возбуждает в ней досаду на самый устав церковный: зачем он так растягивает службу Божию, зачем удлиняет ее частыми повторениями ектений, тропарей и прочее. Только дай ему волю, а он уже научит и ропоту на церковь, и на святых отцов, и погонит из храма Божия. Бороться с ним надо, возлюбленные! Понуждать себя надо к изучению устава церковного, песнопений церковных, обрядов службы Божией! Поменьше надо читать жидовских газет, которыми, как грязными хлопьями снега, весь мир теперь засыпан. Яд в них, духовная отрава: ужели этого не чувствует совесть ваша? А враги Церкви Божией переполняют эти грязные листы всяческими клеветами и на святых отцов, и на власть церковную, и на предания благочестивых предков наших... Монаху следует раз навсегда отказаться от этих газет. Пусть читают те, кому из нас ведать надлежит, кто может и должен ответить врагам словом обличения их лжи. Монашеское дело изучать писания богомудрых святых отцов, а не мирные бредни. Ах, если бы мы заставили себя – хоть насильно – поглубже вникнуть в богослужебные книги! Постарались бы получше изучить сладостный язык богослужебный! Какая в нем поэзия, какая глубина мысли и красота слова! Вы открыли бы в нашем богослужении такие красоты, что сами удивились бы, что доселе не замечали их.

IMG_2628.jpg

Надгробие могилы архиеп. Никона (Рождественского)
в Троице-Сергиевой Лавре

Ныне говорят, что надо переводить службы на русский язык: да это - преступление против Церкви, против даже родного языка! Менять священный язык Церкви, полный красот и благоухания, на обыденный, житейский, не значит ли Церковь Божию обращать в торговую площадь? Не проще ли нам самим получше изучить язык церковный, чем делать этот промен? Монахам непростительно даже: идти в монастырь и не начать, если не знают, с первого же дня монастырской жизни изучать славянский язык, церковный устав и службу Божию. В этом изучении открывается источник таких духовных утешений, что наши старики, даже не все понимая, находили особенное удовольствие в пении, например, праздничных ирмосов, в "загадках" из устава церковного, вроде того: как появился в великопостных изобразительных кондак Преображению Господню, когда читается на утрене два Евангелия и подобное. Многие ли иноки нашего времени знают, например, что каноны наших двунадесятых праздников расположены по порядку гласов: на Рождество Христово – глас 1-й, на Богоявление – 2-й, на Сретение – 3-й, на Вход Господень во Иерусалим – 4-й, на Вознесение Господне – 5-й. Только на 6-й глас нет праздника: может быть, потому, что каноны Страстной седмицы написаны большею частию на этот глас. Затем – Троицын день – глас 7-й, и, как заключительный праздник – Воздвижение Креста Господня, – на 8-й. Выходит, что святые песнопевцы, авторы канонов, нарочито меняли гласы по праздникам, как бы воспевая их на восьмиструнной цевнице. И старые дьячки знали эти тонкости напевов и с наслаждением повторяли их в часы отдыха, где-нибудь в сарае, после трудов праведных. Любили устав церковный и наши старые иноки: помню, лет сорок назад, когда я был еще послушником, прогуливаясь по Гефсиманскому скиту, я сказал ходившему со мною послушнику, что песни пророческие положено, за немногими исключениями, исполнять круглый год, что в Октоихе потому и указан в первой песни канона припев: Слава, Господи, святому воскресению Твоему, что в песни Моисея недостает 14-го стиха, а канон положен со ирмосом на 14-й. В соседнем корпусе было открыто окно кельи, где жили покойный (ныне) старец-уставщик и регент иеромонах Осия. Услышав нашу беседу, старец не утерпел: выбежал из кельи к нам и, обнимая меня с какой-то особенной радостью, воскликнул: "А я думал, что семинаристы этого не знают!" Видимо, ему, как знатоку устава, это доставило особенное удовольствие. И бывало в старину, что сельский батюшка, даже старый дьячок, оказывался лучшим знатоком устава, чем сам его архиерей. Так случилось с покойным (ныне) архиепископом Ярославским Нилом. Он любил, объезжая по епархии, экзаменовать причты по уставу церковному. Вот и прибыл он в одно село, собрал окрестных священников, диаконов и псаломщиков и стал экзаменовать. Спросил что-то по уставу из редко бываемого, священник ответил, но ему показалось, что тот ошибся. Потребовали устав: архиерей оказался не прав... Пришлось смириться святителю. "Я тебе это припомню", – загадочно заметил на прощанье строгий владыка. Батюшка и не рад был, что сказал дело. Прошло месяца два. Архиерей вызывает священника. "Помнишь, как ты меня пристыдил в своем селе?" – спрашивает владыка трепещущего иерея. "Как не помнить, владыко святый, простите Бога ради!" И кланяется в ноги. Милостиво поднял его святитель и ласково спросил: "Хочешь ли быть протопопом в Романово-Борисоглебске?" Иерей опешил от такого предложения: не во сне ли это? Но архиепископ сказал, что за хорошее знание устава и его пастырские труды он делает его протоиереем в упомянутый город. Припоминается мне и фамилия этого батюшки: кажется, Скворцов. Так вот как хорошо знали устав церковный простые священники, а монахам-то и подавно надо его знать и изучать: у них и времени больше на то, и службы отправляются в обителях уставнее, и людей больше в обителях, чтобы вести святое дело с большим порядком, да и руководителей больше. А у нас в святых обителях, особенно на ранних службах, на разных заказных всенощных и частных богослужениях, все делается механически, по наемнически, без участия сердца, а иногда и должного внимания, только бы поскорее и покороче, нередко к большому соблазну богомольцев. И страшно становится, когда на мысль придут те священные слова, которые приведены мною в начале этого дневника. Забываем мы, пред кем в церкви предстоим. Его трепещут все Силы небесные, страхом покрываются Херувимы и Серафимы, а мы... мы ведем себя так, как будто Его нет здесь. Пред своим игуменом, начальником, старшим собратом мы ведем себя приличнее, чем пред лицом Бога Вседержителя. Кто из нас в час молитвы, в святейшие минуты совершения величайшего Таинства Тела и Крови Христовых, слышит сердцем приглашение священнослужителей: станем добре, станем со страхом, вонмем, святое возношение в мир приносити! Горе имеем сердца! Мне страшно писать о том, что говорят иногда, что делают на клиросах так называемые певчие, от мала до велика. Тут и шутки неуместные, и остроты, и толчки, и щипки... И это – во храме Божием, пред лицом Самого Господа!.. Господи, не постави нам греха сего! Но ведь и Господь прощает только тем, кто кается, кто впредь грешить перестать твердо обещается.

Много значит наша привычка к святыне. Не воспитали свое сердце в чувстве благоговения к ней, обращаемся с нею постоянно, стала она для нас вещию обыкновенною, обыденною, как бы житейскою, – вот и потеряли мы к ней благоговение, тогда как должно бы это святое чувство возрастать в нас, а не утрачиваться... Горе нам, чтущим Бога только устами своими, сердцем же далече отстоящим от Него! И особенно нам, инокам по званию, нам, положившим особые обеты пред крестом и Евангелием, принятым в объятия Отца Небесного с отеческой любовию, но удаляющимся от Него на страну далече! На суде Божием аще и праведник едва спасается, мы, грешные, как устоим? Как отвечать будем, отцы и братия?!.

Пора проснуться. Пора разбудить в себе совесть. Времена страшные. Идет грозный суд Божий на нераскаянных. Близко он – при дверях. Жизнь наша и без особых обстоятельств слишком кратка, а теперь еще сокращается, как будто уже слышится труба Архангела, зовущая мертвых на суд... Вспомним свои обеты. Зажжем свои светильники. Будем готовиться навстречу Жениху – Господу. Уже близка полночь, уже слышится глас: се Жених грядет: исходите во сретение Ему! Аминь.

1917 г.


В защиту святого поста

Мои дневники, особенно последние – «об анонимах» и о «легкоспасенцах», видимо, тревожат совесть некоторых читателей: я получаю немало писем с откликами на них. Что ж? Слава Богу, что совесть заговаривает и тянет людей к суду Божию... Ведь, давно сказано: един Бог без греха, а святые отцы говорят: грешить свойственно людям, а пребывать во грехе нераскаянно – только демонам. Аще падеши – востани, убеждают они всякого грешника: и елико падеши, толико востани... Но вот наше горе: в нашем сердце нередко, даже без нашего ведома, хозяйничает наше грехолюбие, и лишь только совесть встревожится, проснется, как оно, грехолюбивое сердце, тотчас же отдает приказ нашему уму: подыскать оправдание... А ум, как известно, состоит на послугах у сердца: ведь, Господь - Сердцеведец истину сказал, что от сердца, а не от ума исходят помышления. Притом, сердце иногда так искусно прячется за ум, что мы того и не замечаем, и воображаем, что наш рассудок в данном случае работает только во имя здравого смысла и требований логики... Да, сложное дело - душа человеческая и духовная жизнь: не только чужая, но и своя-то собственная душа для нас иногда представляет собою именно - потемки! Иной весь свой век в потемках ходит, в потемках и умирает, воображая, что во свете ходил... Только там, к его ужасу, откроются его духовные очи и увидит он, несчастный, как жестоко заблуждался. А, ведь, совесть-то и ему подсказывала, и его тревожила, но он не давал ей свободы обличать его, спешил заглушить ее голос мудрованиями лжеименного разума.

listki.jpg

«Троицкие листки» за 1891 год

Вот это замечается и в тех письмах, которые получаю я в ответ на мои дневники. Особенно замечается это стремление – как-нибудь ускользнуть из-под креста, спастись полегче, да чтобы о вечных мучениях не напоминали! И всюду так и выступает одна и только одна идея - о Божием милосердии... Как будто теперь-то, в сей земной жизни, недостаточно Божия милосердия, не отверсты для кающихся объятия Отча: чего не делает Господь для того, чтобы призвать нас к покаянию! И осыпает нас Своими милостями, и вразумляет бедствиями, и проявляет дивную силу Свою и благость в чудесах и знамениях, и самое течение жизни, как личной, так и государственной располагает так, что виден Его указующий перст, видна Его правящая десница. Но что делать с нашим нечувствием? Когда вдумываешься во все это, то страшно становится и за себя, нечувственного грешника, и за весь грешный мир, и слышится в совести грозный голос древнего пророка: «увы, народ грешный, народ обремененный беззакониями! Оставили Господа, презрели Святого Израилева, повернулись назад. Во что бить вас еще, продолжающие упорство? Вся голова в язвах, и все сердце исчахло»... (Ис. 1, 4-5) В самом деле: только и слышишь со всех сторон жалобы: жить тяжело, сил нет, там эпидемии и недород хлеба, здесь смута в умах и сердцах, каждый день самоубийство, грабежи, кощунства, богохульства, а на политическом горизонте собираются грозные тучи – одна другой темнее, одна другой грознее... Казалось бы: как не вспомнить забытого Бога? Как не всплакнуть сердцем и не покаяться - так, как каялись когда-то ниневитяне, как умели каяться наши предки? – И совесть тревожится, напоминает нам о том же, а мы все свое: приказ и наказ уму: «искать путей спасения полегче!».. Но, ведь, у Господа уже положены пути, указаны нам, и не восхощет же Он в угоду нам, нашей лености, изменят Свои законы: ведь это, как сами мы потом, если не здесь, то на том свете, узнаем, - это было бы нам же во вред!

Да и то надобно сказать: разве неправду говорит Господь, что иго Его благо и бремя Его легко есть? Разве обманывает Его любимый ученик, когда говорит, что заповеди Его вовсе не тяжелы? Разве обманывали себя и нас святые крестоносцы, уверяя, что наш крест жизненный в конце концов обращается в крылья, возносящие нас на небо? Да наконец – опыт, постоянный опыт всех веков и всех крестоносцев – Христовых последователей убеждает, что с нами и за нас несет крест наш Сам Господь, а от нас требует только одного: сыне, даждь Ми твое сердце – доверься Моему водительству, верь и знай, что все скорбное бывает по Моему попущению и в радость обращается, лишь бы ты сам не вредил себе своим самочинием в деле спасения, не бежал от креста и из-под креста, лишь бы все свое сердце отдал исполнению в простоте Моих заповедей животворящих, а Я тебе ручаюсь – верь Моему слову Божественному: сила Моя в немощи совершается (2 Кор. 12, 9), и если бы даже мать забыла грудное дитя свое, то – Я не забуду тебя! (Ис. 49, 15) – Так, Господь с нами, Господь всегда пребывает благодатию Своею в Церкви Своей, ей Он поручил дело нашего спасения: только пребывай в послушании ее водительству, не верь своему слабому, вечно заблуждающемуся разуму, пользуйся таинствами, и твое спасение обеспечено.

Видите, как и узкий путь, ведущий в царство небесное, становится удобопроходим, и иго Христово – удобоносимо для тех, кто пребывает в недрах Церкви. К несчастию, враг ныне сеет мысль в сердца верующих, будто можно обойтись без Церкви, можно спастись в одиночку, руководиться не учением Церкви, а своим мудрованием. И мнят себя многие из восприявших сию мысль, будто они остаются православными, вовсе не замечая того, как постепенно отходят от православия, святыня которого хранится только в Церкви. И становится понятным, почему им, отошедшим от Церкви, кажутся тяжким бременем заповеди церковные: они не испытывают сердцем своим обновляющей и согревающей дух благодати Божией, только в Церкви Божией раздаваемой.

Беру ближайший к переживаемым дням святой Четыредесятницы пример. Тяготятся постом, а не знают опытно сладости сего святого упражнения, которое при руководстве Церкви проходимое, в глубоком смирении, при обуздании страстей, утончает нашу природу, приближает нас к духовному миру, дает нам возможность переживать прикосновения к сему миру, самый телесный состав наш обновляет, освежает и, хотя отчасти, восстановляет гармонию жизни человека, как существа духовно-телесного, возвращая его, в некоей степени, при помощи благодати Божией, к состоянию Адама первозданного. Мы забыли об этой гармонии жизни; мы не знаем радостей господства духа над плотию; мы постоянно обманываем себя, оказывая всяческое снисхождение, на самом же деле поблажку этой плоти и в конце концов совсем оплотеняемся: становимся, по выражению псалмопевца, подобными скотам несмысленным и уже теряем всякое опытное представление о жизни духа. Немудрено, что современные люди если не всегда высказывают, то на деле постоянно проявляют в жизни теорию дарвинизма о родстве человека с животными. Не удивляюсь, что сказания о древних подвижниках кажутся им вымыслами, да многие и не знают их. А между тем стоило бы, если уж не ради подвига подражания им, то хотя бы ради так называемого научного интереса, ради, наконец, собственной пользы, в целях здоровья, заглянуть в жития святых, чтобы так или иначе использовать их опыт в отношении поста. Ведь, и они были такие же, как мы, люди, такую же и плоть носили, хотя, конечно, не столь избалованную, как наша. А все же – не угодно ли вот послушать, как они постились.

Раскроем бесценное сокровище назидания – жития святых Божиих и приникнем слухом сердца к тому, что говорят они. Вот преподобный Иларион принимает пищу иногда чрез три, иногда чрез четыре дня. Преподобный Савва вкушает чрез пять дней, а Симеон Дивногорец, еще в самом нежном детском возрасте, шести лет от роду, уже постится по семи дней. Во всю жизнь потом он держится правила: вкушать чрез три дня, иногда чрез семь, иногда же чрез десять. Преподобный Ор вкушал раз в неделю, так же постился и преподобный Макарий Александрийский в святые Четыредесятницы. Иоанн Постник, патриарх Константинопольский, во все время своего святительства, в продолжение всей недели не имел стола, и только в воскресенье вкушал немного огородных овощей. Преподобный Паисий пять дней в неделю постился, а в субботу и воскресенье подкреплял себя скудною пищею. Потом, к одной неделе приложил он и другую, и вкушал уже чрез две недели. Преподобный Петр Афинский постился сперва две недели, а после постоянно вкушал чрез сорок дней пищу, которую приносил ему Ангел Божий. Преподобные Виссарион и Симеон юродивый часто проводили без пищи целую неделю, а иногда и сорок дней. Симеон столпник сначала вкушал в неделю раз, потом, желая приучить себя к строжайшему посту, заключился в тесной келье на сорок дней, и хотя у него были хлеб и вода, однако он не прикоснулся к ним. С тех пор он постоянно проводил святую Четыредесятницу без пищи и питья. Преподобные: Герасим, Анин, Феодор Сикеот, Антоний и Феодосии Великие, Макарий Египетский, Кириак, Иоанникий Великий, Марк Фраческий, Афанасий Афинский, Арсений Великий, Онуфрий Великий, Мария Египетская, Даниил столпник и множество других подвижников всю жизнь свою проводили в изумительных подвигах поста. А когда принимали пищу, то надобно еще сказать: что это была за пища? Это были смоквы и финики, разные огородные овощи, самым простым образом приготовленные, без всяких приправ, разве только с солью, очень редко – с маслом.

Одному подвижнику, в день Пасхи, ученик приготовил пищу с маслом: он посмотрел на нее, залился слезами и, сказав:

«Господь мой вкусил оцет с желчию, и я ли буду есть с маслом?» – велел подать себе обычную пищу без масла. Вкушали они вареные зерна пшеницы, ячменя, чечевицы, что у них называлось сочивом. Те, которые жили в монастырях или близ оных, питались, конечно, и хлебом, преимущественно сухарями, которыми запасались на несколько дней, месяцев и даже лет; но многие и хлеба не вкушали.

Преподобный Марк Фраческий, 95 лет не видевший лица человеческого, открывался посетившему его Серапиону, что голод принуждал его иногда наполнять чрево землею и пить морскую воду. Пустынники, обыкновенно, питались дикими растениями, корнями разных трав, мохом, дубовой корой... Они смотрели на пищу, как на лекарство: фунт хлеба в сутки – вот самая обычная мера их пропитания. Но многие и эту меру сокращали: преподобный Досифей уменьшил ее до четверти фунта в день, преподобный Макарий Александрийский сделал себе сосуд с узким отверстием так, чтобы только могла проходить рука, и клал в этот сосуд мелко нарезанные сухари: сколько можно было за один раз захватить рукою, столько и составляло его дневное пропитание, – это было не более осьмушки фунта в день. Многие из наших Киевопечерских затворников питались, обыкновенно, одною просфорою...

Слабые люди нашего времени скажут: так изнурять себя – грешно, такая скудость в пище вредит здоровью, сокращает жизнь. Но едва ли кто из нас способен выносить такие великие труды, какие выносили святые постники: целые ночи выстаивали они на молитве с земными поклонами, весь день проходил у них в тяжелой работе, они легко переносили и нестерпимый летний зной, и зимнюю стужу, спали час-два в сутки на голой земле, а иные и вовсе не ложились, а только дремали, сидя или стоя. И при всем этом – заметьте – они почти не знали болезней, всегда были бодры духом и телом, хотя на вид они были – только кожа да кости. А жили они вот по сколько лет: Симеон столпник стоял на столпе 80 лет, а всего жил 103 года; Кириак отшельник жил 109 лет; Алипий столпник – 118; Иоанн молчальник – 104; Антоний и Феодосии Великие по 105; Павел Фивейский – 113; Павел Комельский – 112; Анин – 110; Макарий Александрийский – 100. Марк Фраческий только в пустыне провел 95 лет, не считая того, сколько жил в мире. И другие многие жили по сто лет, а до 90 – большая часть...

Видите: самый строгий пост не вредит здоровью, напротив, постники-то и живут дольше других. Да и теперь, спросите: где можно больше встретить глубоких старцев, убеленных сединами – в миру ли, или в св. обителях? Конечно, в монастырях, и эти старцы - конечно, из тех, которые строже соблюдают монашеские уставы о посте. Или скажите, что святым людям Сам Бог помогает Своею благодатию? Правда, но кому же Бог отказывает в Своей благодатной помощи? Грядущаго ко Мне не иждену вон, – говорит Господь. – Впрочем, я не к тому говорю, чтобы нам, грешным, во всем брать пример с угодников Божиих: ведь, и сами они не вдруг доходили до такого строгого поста, а много лет приучали себя к тому. Да и они же учат нас, что «удивляться трудам святых дело похвальное, ревновать им спасительно, а хотеть вдруг сделаться подражателем их жизни есть дело безрассудное» (Лествица. 4, 42). Я хочу только опытом святых угодников убедить в той же истине, в коей убеждает и опыт врачей: пост не только не вреден, но и полезен для здоровья, не только не сокращает, но удлиняет нашу жизнь... Ведь, верим же мы опытам каких-нибудь Таннеров, так не следует ли нам, православным христианам, поверить больше опытам святых угодников Божиих?

Церковь учит: постись, не можешь поститься – смирись, почти пост великих подвижников поста, склонись пред ними в благоговении, но не дерзай осуждать свою благодатную мать, якобы установившую непосильные для тебя посты.

Ты болен? Но от больных Бог не требует поста. Только и тут, не лицемерь, не допускай грехолюбивому сердцу обманывать себя... Ведь, за все надо Богу отвечать. Наши предки вот и жили в простоте сердца, старались, по мере сил, соблюдать положенные Церковию посты, а не пускались в сектанские самооправдания, с обвинением Церкви в том, будто она требует от нас непосильного подвига; сознавая свои немощи, они смирялись и говорили: «святые постились – в рай вселились, а мы постимся – никуда не годимся».

Удивительное дело: на почве модных увлечений мы готовы отказаться от животной пищи, хоть навсегда; открываются, например, вегетарианские столовые, питаются там почти исключительно растительной пищей, и являются им подражатели, а вот отказаться от мяса на Великий пост, заповеданный не кем-нибудь из святых мужей, хотя и их заповедь для нас обязательна, но – святыми Апостолами, в подражание Самому Господу нашему, постившемуся ради нашего спасения Четыредесятницу дней – это нам, видите ли, не под силу, да и напрасно это положено, и Сам Христос-де говорит, что не входящее во уста сквернит человека, и у Апостола-де сказано, что брашно нас не поставит пред Богом, и прочие неумные глаголы... Кто еще верует во святую Соборную и Апостольскую Церковь, того я спрошу: скажи мне, по совести: ужели на протяжении почти двух тысячелетий миллионы православных, соблюдавших посты, тысячи пастырей и учителей Церкви, все эти великие святители и подвижники, единогласно восхваляющие пост, – ужели все они, личным опытом доказавшие, на себе изведавшие силу и пользу поста, были – простите мне, угодники Божий, это выражение, может быть, не совсем уместное – ужели они были глупее тебя, современный христианин, ужели заблуждались, обманывались и, в своих писаниях восхваляя пост, обманывают нас?.. Кто из православных посмеет допустить такую оскорбительную и для угодников Божиих, и для самой Церкви Христовой – мысль? Да тем более, что все сии защитники поста единогласно приглашают всех сомневающихся: вкусите и видите, яко благ и полезен пост! Не верите нам – сами на себе изведайте! – Увы, современному горе-христианину не хочется и поститься, не хочется и смириться, признать себя виновным в нарушении постов, вот его грехолюбивое сердце и отдает приказ вселукавому уму – пустить в ход все словеса лукавствия, лишь бы как-нибудь оправдать его леность... Я спрашиваю такого якобы – христианина: честно ли это? Достойно ли звания христианского?

Нет, не в духе Христовом все это! Бог не нуждается в нашем посте – нам нужен пост! Пост нужен был еще в раю, невинному Адаму, чтобы проявить послушание и чрез послушание – любовь к Творцу и Благодетелю: нам ли, порабощенным плоти и страстям, он не нужен? Затем, ведь, Богу нужно наше покаянное сердце: сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничтожит. Не нужна Богу наша фарисейская праведность, самооправдание: Ему нужно, для нашего же спасения, мытарево злато – святое христоподражательное смирение. Где нет этого злата – там нет и угодного Богу добра. Ни пост, ни милостыня, ни молитвенные подвиги – ничто не угодно Богу без этой златой пробы – таково учение нашей Матери – Церкви. А какое уж тут смирение, когда люди, считающие себя чадами Церкви, судят уставы и заповеди своей матери? Да наконец, сама природа наша не требует ли поста? Когда скорбь сжимает сердце, когда тоска давит душу, когда чувствуешь над собою беду: до пищи ли тогда? Не является ли какое-то отвращение от пищи, не хотелось бы и говорить, и думать о столе... И пост – время покаяния, время, когда надобно войти в себя, оглянуться на себя, подумать о том, что ждет тебя в грядущей вечности; пост – время слез, оплакивания своего духовного мертвеца, своей грешной души, - казалось бы, надо радоваться, что Церковь идет навстречу этой потребности нашей природы, заповедуя пост, благодарит заботливую мать, которая хочет воздействовать на нашу ослабевшую волю своею дисциплиной: если не хотим добровольно, то хотя бы из любви, из послушания к матери, если только мы любим ее, надо по мере сил подчиниться ее требованиям, а мы... не только не подчиняемся, не только не смиряемся, не укоряем себя, не признаемся в своевольном нарушении ее уставов, но и критикуем эти уставы, эти благотворные распоряжения родной любящей матери... Да смеем ли мы после того называть себя ее чадами, да еще верными чадами, православными? Оглянемся, православные: не отходим ли мы от Церкви на путь гордого монаха Лютера, который, восставая против злоупотреблений папы, попрал и апостольские предания и стал ересиархом. А раз став на этот путь, можно дойти и до тех выводов, к каким пришло лютеранство. И надо правду сказать: многие из наших, так называемых, интеллигентов, еще считающие себя православными, уже давно стали на этот путь и судят матерь-Церковь и ее уставы, чиноположения, сами пока не сознавая, что тем оскорбляют исповедуемое ими православие, оскорбляют Церковь...

Вразуми, Господи, согрешающих по неведению и не попусти им отпасть от Святой Церкви!

1913 г.


О рассуждении

Святые отцы-подвижники выше всего в духовной жизни ставят "рассуждение". Что такое рассуждение? Это – особый дар Божий, дающий исполнителю заповедей Божиих способность познавать: как лучше и душеспасительнее делом совершить ту или другую добродетель, совершить дело доброе возможно согласнее с волею Божией. Сей дар дается Богом после великих подвигов в духовной жизни, а пока человек не удостоится получить его, он должен отсекать свою волю, даже свое смышление во имя послушания воле Божией, пред старцем или пред тем, к кому он находится в отношениях духовного подчинения, причем оба они руководятся опытом святых людей, имевших несомненно дар рассуждения. Вот почему св. отцы и говорят, что послушание есть матерь смирения и рассуждения.

309174.b.jpg

Панихида на могиле архиеп. Никона (Рождественского)
в 100-летие со дня его кончины

Знают ли миряне-христиане эту мудрость духовную? Не впервые ли многие из них сейчас читают о ней? А между тем – для православных это должно бы быть азбучкой их духовной жизнедеятельности. Без рассуждения – все равно: будет ли сие рассуждение смиренным послушанием опыту святоотеческому или уже плод опыта собственного, а следовательно, - Божий дар, плод смирения, - без рассуждения, говорю, ни одна добродетель не имеет настоящей цены в очах Божиих. Будет ли то молитва, или пост, или милостыня – без рассуждения все это может обратиться даже во вред делателю сих добродетелей, ибо подо все это, без рассуждения, может быть незаметно подложено, как почва, как тайное побуждение, например, тщеславие или иная какая-либо другая страсть, и тогда вся ценность доброделания будет похищена врагом нашего спасения. Ведь сказано в Писании и о молитве: молитва его обратится в грех, а о посте и бдении сказал некогда бес одному подвижнику: "Ты постишься, а я никогда не ем, ты бодрствуешь, а я никогда не сплю". Без рассуждения самая любовь, сей верх нравственного совершенства, может обратиться или в буддийское непротивление злу, или же в туманный, расплывчатый, беспочвенный, холодный гуманизм... Самое смирение, сей воздух, коим дышат добродетели, может выродиться в смиреннолукавство. Так высоко ценится дар рассуждения, как основа христианской деятельности. Вот почему добродетель послушания, как одно из главных средств к приобретению рассуждения, так высоко ценится в духовной жизни святыми отцами и учителями Церкви.

Будучи по своей природе даром благодати Божией, стяжаваемым, однако же, личным подвигом человека, рассуждение делает человека, обладающего им, причастником общецерковной жизни. Церковь есть единый живой организм, имеющий своею главою Самого Господа нашего Иисуса Христа и объединяющий в себе всех во Христе спасаемых от первозданного Адама до последнего его потомка, имеющего восприять святое крещение пред пришествием Господа на суд всемирный – словом, все спасаемое во Христе человечество. Глава Церкви – Христос благодатию Духа Святого руководит духовною жизнию верующих в Него, а верующие, личным подвигом накопляя духовные опыты благодатной жизни, делятся ими со своими собратиями во Христе и таким образом не только единым сердцем и едиными усты, но и единомыслием дел в жизни во Христе исповедуют Его яко Главу свою и прославляют всемощную спасающую силу Его. Да иначе и быть не может в Церкви Христовой. Ведь все, что мы делаем доброго, исполняя святую волю нашего Господа, делаем не мы: Он в нас и чрез нас исполняет Свои же заповеди. Ведь это Его слово: без Мене не можете творити ничесоже. Таким образом, жизнедеятельность Церкви, каждого отдельного ее члена и всех вместе в сущности есть жизнедеятельность Главы Церкви – Самого Господа Иисуса Христа. Из сего видно, как для каждого члена Церкви должно быть обязательно сообразовать всю свою личную жизнедеятельность с волею Главы Церкви – Христа и с жизнедеятельностью всей Церкви – Его тела. Только то добро спасительно, которое вполне согласовано с сею Божественною волею, о котором и совесть наша свидетельствует, что оно не нами, не нашими личными силами, а благодатию Христовою соделано. Такое добро делает нас самих живыми членами единого тела Христова – Его Святой Церкви, нашей матери, органами Христа в Его жизнедеятельности на земле. И в этом – наше счастье, в этом залог и начаток нашего вечного блаженства еще здесь на земле. И кто живо сознает это, кто живо в самом себе ощущает эту жизнедеятельность Христа, кто чувствует свое полное бессилие на доброделание без Его благодатной помощи, тот всегда с глубоким смирением будет благоговейно исповедовать силу Христову и все будет приписывать Ему единому, яко действующему вся во всех членах тела Его – Церкви. Живу не ктому аз, – восклицал некогда в благодатном восторге великий Апостол Христов, – но живет во мне Христос. Вся могу о укрепляющем мя Господе Иисусе! Отсюда – глубокое, для мира сего непостижимое смирение святых Божиих и всех вообще подвижников благочестия. В чувстве сердца все они ничего не видят в себе истинно доброго, что принадлежало бы лично им: "Наше – это грехи, а если что и делаем доброго, то – уже не наше, а Божие. Ведь сказано: аще вся повеленная вам сотворите, глаголите, яко раби неключими есмы: еже должна бехом сотворити – сотворихом". Для таковых становится уже безопасен и дар чудотворений с даром пророчества или прозорливости: чувствуя и сознавая себя орудиями, органами жизнедеятельности Самого Христа, они не смеют и помыслить что-либо о себе высокое, напротив, с благоговейным смирением все относят ко Христу и за все прославляют Его всемощную благодать. Мы, православные русские люди, имели великое счастье видеть своими очами высокое воплощение такого идеала смирения и вследствие смирения – чудодействующей благодати Божией в лице досточтимого и присноблаженного старца Божия о. Иоанна Кронштадтского. Всем, кто имел счастие знать его, памятно, как он - так сказать, пугался всякой похвалы людской, с каким негодованием, или лучше сказать, - святою ревностию о славе Божией отвергал он всякую благодарность людскую, когда по его святым молитвам Господь совершал исцеление недугующих или проявлял иную какую-либо милость Свою... "Бога благодарите, а не меня грешного: я – ничего, по вере вашей Бог услышал нашу молитву!" Вот что неизменно говорил он, когда его слезно благодарили за его молитвы. Читайте его дневники и вы поразитесь его глубоким смиренномудрием, его всецелою преданностию Христу. Вот почему он и дневники сии дерзнул назвать своею "Жизнию во Христе". Это была воистину жизнь во Христе, потому что была жизнью в Церкви Христовой, потому что сам он сознавал себя живым членом этой Церкви, учил всех и исповедовал, что только чрез Церковь возможно соединиться со Христом, что кто вне Церкви, тот чужд и Христа. Живя в Церкви, а чрез Церковь и во Христе, он обладал и высшим даром "рассуждения духовом", как этот дар называет св. апостол Павел. Но он же и свидетельствует, что все дары Божий стяжаваются усердным исполнением заповедей Божиих во смирении и послушании Церкви, в духе учения слова Божия и отеческих писаний, а также, само собою разумеется, и смиренным восприятием благодати Божией в таинствах Церкви. В сих Таинствах Господь простирает Свою спасающую десницу к людям, а в исполнении заповедей Божьих люди простирают свою руку навстречу деснице Божьей, укрепляющей их руку. Так наша жизнедеятельность объединяется с жизнедеятельностью Божией в нас и чрез нас, и таким образом совершается наше спасение во Христе.

Из всего сказанного видно, как для всех нас, верных чад Церкви, важно быть в единении духа с Церковью веков минувших, на небесах уже торжествующей в единении не только учения веры, но и самых принципов нашей христианской жизни. А искание этого единения есть то, что мы называем "рассуждением". Со стороны Главы Церкви это есть – Его дар, а со стороны нашей – всецелое стремление во всем и всегда согласовывать волю свою с волею Его, внимая учению Церкви и ее благодатных, духовным опытом богатых пастырей и учителей духовной жизни. Господь не оставляет свою Церковь и в наше скудное верою и духовною жизнью время без живых руководителей в духовной жизни. Где они? Кто они? Ищите и обрящете, – глаголет Господь, – толцыте и отверзется вам. Молитесь, просите, и дастся вам. Так молился св. Царь и пророк Давид: научи мя творити волю Твою, яко Ты еси Бог мой (Пс. 142, 10). Настави мя на истину Твою, ...скажи ми, Господи, путь, в оньже пойду, яко к Тебе от всякого житейского попечения и пристрастия взях душу мою (Пс. 24, 5; 142, 8). Должно только помнить, что, по слову св. Иоанна Лествичника, тому, кто хочет познать волю Божию, прежде всего, следует умертвить в себе всякое собственное желание, отречься от всякого своего смышления и только тогда вопрошать старцев или пастырей Церкви о том, в чем имеет он нужду. При этом он обязан принимать от них советы, яко от уст Самого Бога, хотя бы то и казалось противоречащим его желаниям и намерениям и хотя бы тот, кого он вопрошает, сам и не был строгим подвижником. "Несть бо неправеден Бог, – говорит великий учитель духовной жизни св. Иоанн Лествичник, – и не попустит, чтобы души, совету и суду ближнего с верою и незлобием (в простоте сердца) покоршияся, были обмануты, и хотя вопрошаемые, были и неразумны (недостаточно опытны), однако есть в них Дух Божий бестелесный и невидимый". На сем основывается так называемое старчество. Не для иноков только, но и для всех, внимающих делу своего спасения, оно необходимо. Сами старцы всячески отсекают свою волю и пред духовными своими друзьями, и пред лицом Божиим, молясь слезно, да скажет им Господь волю Свою, да подаст им слово благопотребное ко спасению вопрошающих. И как бы ни было иногда горько это слово, они говорят его небоязненно, невзирая на лица, единственно внимая голосу своей совести. И верующие миряне с любовью внимают слову их и иногда издалека идут к ним или же ведут с ними постоянную переписку. Известно, сколько томов писем уже издано разными лицами и особенно Оптиной пустынью, писем, заключающих в себе сокровища духовных советов, преподанных старцами по разным случаям духовной жизни. И строго следят старцы Божий, чтобы их ответы, их письма соответствовали учению св. Отцов-подвижников наипаче же слову Божию. Если их совесть колеблется, то они не дают никакого ответа, дабы не погрешить пред Богом и не подать вредного совета. И по мере их отречения от своей воли и смышления Господь дает им дар рассуждения на пользу ищущих их "окормления". И нередко вся судьба мудрого и ученого человека решается словом простеца-старца, Богом умудренного. И в этом порядке водительства Божия совершается та тайна, о коей некогда изрек Господь в молитве Отцу Своему Небесному: Благодарю Тя, яко утаил еси сия от премудрых и разумных, и открыл еси та младенцем – младенчествующим в простоте верующего сердца.

Наше время тем и опасно, что самое нужное для христианина и забывается. Толкуют и спорят о самых превыспренних предметах, а духовной азбучки и не вспомнят. Оттого и происходит та бесплодность даже в добрых начинаниях, какая иногда приводит нас в недоумение: отчего это? – от недостатка духовного рассуждения, от излишней самонадеянности, от самочиния. Рассказывал мне покойный о. архимандрит Леонид об одном афонском молодом иноке, который возмечтал быть мучеником за Христа. Обратился он за советом к своему старцу. "Доброе дело, чадо, – ответил ему авва, – но нельзя на это самочинно вызываться – это уж дело гордости духовной. Господь учил: аще гонят вы во граде, бегайте в другий". Но юный инок не убеждался сим советом аввы: "Сердце мое горит любовью ко Господу, хочу умереть за Него. Благослови, отче: я пойду к туркам, прокляну их Магомета и исповедаю Христа". Тогда мудрый старец говорит ему: "Нужно, чадо, прежде себя испытать: вынесешь ли страдания? Лучше сделать опыт". – "Готов, – говорит ученик, - на все". - "Вот тебе заповедь: если укусит тебя блоха или клоп – не смей чесаться". Ученик принял заповедь, но не прошло двух-трех дней, как прибежал к старцу с жалобой на самого себя: "Не могу, отче, вынести искушения, сними с меня заповедь!" Тогда старец сказал ему: "Видишь, как ты немощен: где же тебе вынести муки за Христа? Видишь, что твое неразумное желание мук сих есть искушение от врага". И смирился инок, и просил у старца прощения. Такого рода искушение, влекущее на подвиг выше меры, называется поруганием от врага и происходит от гордости. Св. Иоанн Лествичник говорит: "Часто у врагов наших сей бывает умысел, да нам представят к деланию то, что силы наши превосходит, чтобы мы чрез то, презрев и потеряв и возможное, подвергнули себя величайшему у них посмеянию". "Видел я, - говорит он, - некоторых и слабосильных людей, которые, по причине множества грехопадений своих, принимались за подвиги, силу их превышающие, но поелику понести их не могли, то я им сказал, что покаяние у Бога судится по количеству не трудов, а смирения".

Когда нет духовного рассуждения, то всякое доброделание подвергается опасности быть бесплодным для нашего спасения. Или человек берется за подвиг выше меры своих духовных сил; или берется за дело, которое не нужно, и не делает того, что нужнее и полезнее; или делает нужное не так, как бы подобало; или вовсе не замечает, как под его доброе дело подкрадывается враг и скрадывает его тщеславием, корыстолюбием, самомнением... И сколько таким образом тратится сил и средств людьми добрыми если не напрасно, то с потерею духовного плода в жизнь вечную! А иногда от мнимых добрых дел, даже от таких, как пост и молитва, получается великий вред для души, и все это от недостатка духовного рассуждения, от самонадеянности, от нежелания смиренно проверить себя: разумно ли, по уху ли Христова учения подвизается он? Видал я прельщенных, носивших тяжелые вериги, изнурявших себя постом, полагавших не одну тысячу поклонов в сутки, читавших грешные помыслы в чужой душе и обличавших их и, наконец, на воздух поднимавшихся во время молитвы... И – увы! Все таковые находились в прелести бесовской, в самом погибельном состоянии, все они были заражены духовною гордостью и находились во власти сатаны, все забывали, что в очах Божьих смиренный грешник, охаивающий свои грехи, неизмеримо выше всякого гордого праведника, любующегося на свои добродетели. Еще не потеряна надежда на спасение того, кто искренно заблуждается, кто самочинничает в духовной жизни по неведению: Господь вразумит его и изведет на путь смирения ими же Сам весть путями; но горе тому, кто знает этот Христов путь, но не хочет вступить на него; за то, что он в гордыне своей как бы презирает голос матери-Церкви за то, что он в самомнении своем сам отделяет себя от жизни Церкви, которая дышит смирением, благодать Божия оставляет его и предоставляет его своей гибельной участи, по реченному: накажет тя отступление твое... Вне Церкви Христовой - нет благодати, нет и спасения! Мы знаем ведь, что и магометанские факиры, и индусские йоги совершают такие подвиги, коим нельзя не изумляться: и постятся по нескольку недель, и истязуют свое тело всякими способами, но все это совершается вне благодати, скажу больше: все они, находясь в отчуждении от благодати, живущей только в Церкви Божией, находятся под влиянием врага рода человеческого, который не только помогает им в их лжеподвигах, но и других чрез то влечет к погибели... Но не столько виновны будут на Страшном суде Божием все сии, вне Церкви и в прелести находящиеся, сколько христиане, знающие путь Христов и идущие путем гордыни сатанинской.

Что я сказал сейчас о подвигах духовных, то применимо и к подвигам всякого доброделания. Путь смирения один и тот же: и для монаха, и для мирянина. Будет ли то подвиг молитвы и поста, или же подвиг милостыни, храмоздательства, или же всякого служения ближнему – все будет ценно в очах Божиих только тогда, когда будет совершаться в смирении, в отсечении своего смышления, при проверке своего доброделания церковным о нем учением, дабы действовать так, как подобает члену Церкви – в единении с Церковью и Самим ее главою – Господом Иисусом Христом. В этой проверке себя, в этом искании единения, как я выше уже сказал, и заключается добродетель "рассуждения", которая должна руководить всяким начинанием нашим, всяким нашим доброделанием.

Скажи же нам, Господи, путь в онь же пойдем и научи нас непогрешительно творити волю Твою!..

1910 г.


Берегите основные
начала церковной жизни

Много говорят ныне об "оживлении, обновлении" церковной жизни. Говорят все, кому вздумалось, хотя бы говорящий вовсе не жил сам церковной жизнью и не принадлежал не только к православному, но даже и вообще к христианскому исповеданию. И все эти разговоры сводятся к каким-то реформам в Церкви, к "выборному началу", к "большинству голосов", к перестройке всего строя церковной жизни. Но никто не ставит вопроса о том: имеют ли нравственное право говорить о жизни Церкви те, кто сам не живет в Церкви, не хочет знать ее уставов и канонов, всего ее уклада и основного начала ее жизни?

В последнее время, заразившись модою на всякие преобразования, мы слишком замудрствовались и в самой Церкви стали прилагать мерку своих мудровании, забывая, что она – царство не от мира сего, как сказал Господь Пилату, что основные начала ее жизни непреложны, что касаться их преступно, что они вечны, как сама Церковь, и тот, кто отречется их, уже вышел из Церкви, перестал быть христианином. Господь основал Свою Церковь на твердом камени веры в Свое Божество, обещал, что врата адовы не одолеют ее, и заповедал повиноваться ей, как матери под угрозою: аще и Церковь преслушает брат твой, буди тебе яко язычник и мытарь. И для православно верующего нет нужды вопрошать: что же есть Церковь? Он знает, что глава ее – Сам Господь наш Иисус Христос, члены ее – святые апостолы и все в вере и благочестии совершившие свой земной путь и к Богу отшедшие отцы и братия наши, все святые Божии, – это Церковь небесная, на небесах уже торжествующая победу над адом и его слугами, а на земле – все православно верующие, объединяемые верою, руководимые благодатию Таинства, чрез богоучрежденную иерархию или священноначалие и смиренно внимающие голосу Церкви веков минувших в священном предании, изъясняемом пастырями Церкви по духу Церкви. Основная стихия церковной жизни есть христоподражательное смирение, отсечение своего мудрования пред авторитетом слова Божия и предания церковного. Слова "сын Церкви", "чада Церкви" – не пустой звук, а самое дело: дети Церкви и должны быть детьми, по слову Христову: аще не будете яко дети, не внидете в Царство небесное, а предверие сего царства и есть Церковь Христова. Научая Своих учеников основному свойству церковной жизни, Господь показал наглядно, чем должен быть верный Его последователь, сын Церкви: Он призвал дитя, поставил его посреди учеников и сказал вышеприведенные слова. Дитя прежде всего не доверяется своему смышлению, а всецело отдает себя воле родителей. Он всегда взором своей души обращен к тому, кто стоит выше его: для него родители и наставники суть верные, несомненные руководители. Таков должен быть и сын Церкви. Он верит, что Господь знает его лучше, чем сам он знает себя; если он дозреет в меру руководителя других к Царству Божию, то и позовет его Сам Господь ими же ведает путями, а отнюдь не путем самозванства. Он помнит слово апостола: никто сам собою не приемлет этой чести (священства), не призываемый Богом, как и Аарон (Евр. 5, 4). Что сказал апостол о священстве, то должно разуметь и о церковном учительстве, о церковном управлении. У Бога много путей к тому, чтобы призвать благопотребных по Его усмотрению к делу учительства, как и к подвигу священства, но все эти пути лежат вне собственного произволения избираемых, по крайней мере, не от них зависит окончательное решение вопроса: пригодны они или нет к такому важному и ответственному пред Богом служению? А восприяв от власти церковной полномочие на это служение, они уже тем самым свидетельствуют, что не свое учение, не от своего смышления будут они преподавать, а только восприятое от Церкви же, в полном с нею единомыслии, и не только с Церковию, зде пребывающею, но и с Церковию, на небесах сущею. Вот почему другой апостол и предупреждает с отеческой любовию: Братия мои! не многие делайтесь учителями, зная, что мы подвергнемся большему осуждению, ибо все мы много согрешаем (Иак. 3, 1-2). Велика ответственность учителя, и горе тому, кто самочинно берет на себя это великое дело. Богом избранному – Бог и помогает, а признак Божия избрания в том и состоит, что человек в глубоком смирении уклоняется от чести учительства и нелицемерно просит освободить его, указывая на все свои немощи. Он хочет быть и оставаться в положении "дитяти" в недрах Церкви и только за святое послушание власти, Богом в Церкви поставленной, решается принять на себя звание и подвиг учителя, часто соединенное со званием Божия иерея и пастыря Церкви. И это потому, что он верует в силу благодати Божией, немощная врачующей и оскудевающая восполняющей в великом Таинстве Священства. Благоговейные иереи свидетельствуют, что благодать сия особенно помогает им в деле проповедания слова Божия после совершения ими святейшего Таинства Евхаристии, когда они ощущают в себе благодатный прилив силы Божией после общения с Господом в Божественном причащении. В Церкви постоянно действует Дух Божий чрез ее святые таинства, совершаемые священнослужителями и приемлемые верующими во смирении и детской простоте сердца. Но Дух Божий действует в земной Церкви только тогда и дотоле, пока она находится в непрерывном общении с Церковию небесной, общении молитвы, учения, Божественной Евхаристии.

Вот почему, кто хочет говорить об оживлении (как будто Церковь может умереть, имея вечною своею главою Самого Господа Иисуса Христа!) или об обновлении церковной жизни, тот непременно должен вопросить самую Церковь: как она думала и учила от веков Апостольских и даже до нашего времени о том, что благопотребно для ее процветания и в настоящее время? Иначе он вступит на путь Лютера и его единомышленников, которые, как теперь стало несомненно известно, были под сильным влиянием врагов Церкви - масонов - и потому порвали с древней Церковию все, что еще служило хотя бы только видимым образом в латинской Церкви связью с небесной Церковию. Вот чего должны бояться все наши "обновители", "оживители", "преобразователи" церковной жизни, если хотят оставаться верными сынами Православной Церкви. Если они – сыны ее, то от них прежде всего и требуется сыновнее ей послушание. Иначе они окажутся самозванцами, которые способны будут вызвать раскол в недрах церковных. Непокорный сын уже перестает быть сыном; он даже и не наемник, а, по слову Христову, человек, совсем чуждый Церкви: аще Церковь преслушает брат твой, буди тебе яко язычник и мытарь...

1917 г.

Из открытых источников


Смотрите также:

Троицкий синодик. 100-летие преставления архиепископа Никона (Рождественского, † 1919)

«Моя поездка на Старый Афон и плоды "великого искушения"»: из дневниковых записок архиепископа Никона (Рождественского, 1851–1919)


17 апреля 2019

< Назад | Возврат к списку | Вперёд >

Интересные факты

«Дело бывших монахов Троице-Сергиевой Лавры»
«Дело бывших монахов Троице-Сергиевой Лавры»
17 февраля 1938 года — особенный день в истории Троице-Сергиевой Лавры и Радонежской земли. В этот день были расстреляны несколько человек лаврской братии, а также духовенства, монахинь и мирян Сергиево-Посадского благочиния.
Подписание Екатериной II указа об учреждении Сергиевского посада
Подписание Екатериной II указа об учреждении Сергиевского посада
22 марта (2 апреля н. ст.) 1782 года императрица Екатерина II подписала указ, одним из пунктов которого повелевалось учредить из сел и слобод близ Троице-Сергиевой Лавры лежащих, «посад под имянем Сергиевской и в нем ратушу...».
Учреждение братского кладбища Троицкой обители
Учреждение братского кладбища Троицкой обители
23 марта 1861 года митрополит Московский и священноархимандрит Троице-Сергиевой Лавры Филарет (Дроздов) благословил учреждение на восточной окраине Посада «киновии усопшей братии Лавры» или, другими словами, братского кладбища Троицкой обители...
Исцеление крестьянки И. В. Фомичевой у мощей преподобного Сергия
Исцеление крестьянки И. В. Фомичевой у мощей преподобного Сергия
20 марта 1909 г. крестьянка Тверской губернии Ирина Васильевна Фомичева, 25 лет, получила исцеление ног у мощей преподобного Сергия.
Крестный ход вокруг Сергиева Посада
Крестный ход вокруг Сергиева Посада
В праздник Покрова Божией Матери в 1812 году по благословению митр. Платона (Левшина) наместник Троице-Сергиевой лавры совершил крестный ход вокруг Сергиева Посада для избавления города и обители от французов.